Выбрать главу

Я спрашиваю и не отвечаю. Ясно и без громких слов: моя совесть.

А это наше свадебное путешествие. Это, кажется, Полинезия. Или Гаити. Или Таити... Точно - Таити. Возле хижины Гогена, у ее развалин.

А здесь мы...

Моя работа уже много лет сопряжена с риском для жизни, и меня всегда удивляло, почему я до сих пор жив. Я пришел в храм.

- Верен ли твой путь?

- Не знаю, отче...

- Это грех...

- Никто не без греха...

- Я подарю тебе власть без единого выстрела...

- Нет такой власти, чтобы сегодня, сейчас...

- Да, нужны годы, века...

- У меня их нет, мне уже...

Нужно рассечь корень зла. Только так можно сохранить колыбель жизни.

И, разрубив путы душевного оцепенения, я ринулся в бой!

Мы в Париже. У Юли на Эйфелевой башне закружилась голова. Это от счастья, пошутил я тогда, она кивнула мне: да...

Мне казалось, что к счастью я прикасаюсь губами...

Участь и этого человеческого стада мною тоже предопределена, поэтому нет необходимости торопиться. Все они сегодня, наконец сегодня (сколько же можно за вами гоняться!), наилучшим образом устроят свою судьбу. Глупые, они еще не представляют себе всей прелести встречи со мной, не знают, что только я разрешу их страсти, освобожу от тяжких оков ответственности перед своими соплеменниками, от цепей совести, которая каждую долю времени стучится в двери их сердец. Вот и к вам пришел час расплаты: ответствуйте-ка своему народу за все его тяготы и невзгоды!

Я иду медленным шагом вдоль рядов с автоматом наперевес: кто тут у нас не спрятался, я не виноват. А, привет, Лопоухий Чук! Удивлен? Но чему? Ах, ты, паинька, ах, ты, зайчик... Ты, конечно же, не виноват. Что ты, как же!.. Попридержи глазоньки, чтобы они не повыпали из орбит, и уйми дрожь в ручонках, пальчики-то дрожат... И этот-то тут, зажирел, залоснился, сальногубый и с отвислым пузцом... Ну что, удается тебе до сих пор пробежать сухим между капельками дождя? Все еще мудрствуешь, мелешь своим бескостным языком всякую собачью чушь? Лезешь все, лезешь... Без мыла... О! А этот вот толстоморденький, толстоухонький, и вот этот, хваткий как плющ, и все другие чуки и геки, твердолобы и твердохлебы... Кузнецы и пасечники, булавки, скрепки, кнопки, швецы... Ну и шили бы себе свои наволочки и гульфики, нет же... Лезут, лезут, лезут, лизая зады простодушного люда. О, упыри! Все они, все здесь на одно лицо. Их рожи схожи, как капли мазута, но ни капельки не напоминают собой человеческие лица, куда там! - рожи, хари, свиные рыла с маленькими свиными, заплывшими жиром глазками, с отвисшими свиными лоснящимися подбородками и небрежной щетиной двух-трехдневной небритости, толстоухие, жирноносые, сальногубые и суконные с крысиным оскалом и побитые оспинами как молью, рябые... Рябые и сизые, отмороженные... В жизни не видел таких мрачных рож. Во упыри! Эти вандалы... Сатрапы! Они по нам словно танки прошли...Ковровая бомбардировка жадности и невежества! И этот мастодонт тут как тут! Липнет к своим соплеменникам со своей наивно-дауновской улыбочкой. Ты что, ожил?!! Во урод! Смертоносная паутина лжи и лицемерия затянула их зловонные рты, из которых вырываются наружу глухие нечленораздельные звуки. Это чудовищно! Господи, какими же пиявками Ты населил этот мир! Это не люди - нелюди. Дикие, дикие... Кабаны! Вот они захрюкали, засипели, заржали, заблеяли... Крррррррровососы! Слышны и рев, и лай, и шипение. Кроманьонцы! Каждой твари - по паре? Ну нет! Тварь - это достойно! Тварь - это восхитительно и совершенно! В этих же... И правда - в них нет ничего человеческого, кроме зловония, которое источают их сальные тела. Как же все-таки отвратительно вонюч человек!

Я их всех ненавижу. Ведь это они, творцы истории... Но мне их и жаль: все они очень больны!

- Я их всех ненавижу!

- Ненавидишь? Но ведь ненависть...

- Да, священна!

- Посмотри, какие у них морды - бронзовые... Все они больны гепатитом!

- Это не гепатит, милый, это зимний загар экваториальных широт.

- Йуууууу!..

Иногда я называю ее Ли, а, каясь, говорю ей «Ты» с большой буквы!

Этим я признаю свою вину, которую до сих пор не могу ни понять, ни сформулировать.

Я связал свои мысли в узел, не давая им воли роскошествовать в сфере философских потуг: быть или не быть?