Митилена бросила на Келея одобрительный взгляд — первый раз на моей памяти.
Я по- прежнему не понимала, что здесь замышляется, но мне это не понравилось.
— Стой! — я сделала запрещающий жест. Хотя бы потому, что пленник не боялся пыток. Похоже, он их от нас просто ждал. — Земля Солнца, ты сказал?
Он кивнул.
Земля Солнца… Атлат… Что-то очень старое и очень страшное слышалось в этих словах… Мутные обрывки преданий, слышанных в Темискире, во Фракии, в Трое… Земля, жители которой настолько извратили Путь, что Богиня не захотела терпеть самое ее существование. В чем заключалось это зло, так никто и не сумел объяснить мне внятно, но только земля Солнца ушла на дно моря.
— Я думала, вас уже не осталось.
Дикари они и есть дикари! Земля Солнна ушла в тень, но народ Солнца жив и по-прежнему в славе.
— И владеет этой страной? — уточнила я.
— Ты решила, что запутала меня своими вопросами, и я начну выдавать тайны своей страны? Нет ничего глупее бабьей хитрости и пошлее ее! А чтобы ты не обольщалась насчет моего страха перед вами, я назову тебе свое имя. Я — высокородный Аглибол, и это — последнее, что ты от меня узнала. Больше я ничего не скажу. Если хочешь, можешь пытать меня, и пусть твои рабы посмотрят, как умирают герои!
Вот тоже дурацкое слово. Не знала я, что оно проникло в критский язык. Я слышала его от ахейцев, и только такие невежественные люди, как они, могут употреблять его, не понимая смысла. Ведь это слово, в сущности, означает «избранник Богини». А как мужчина может быть избран Богиней?
— Мирина, этот лысый просто умоляет о пытке, — заметил Келей. — Может, исполним просьбу убогого?
— Придется ему обмануться в ожиданиях. Так… Проводить его на корабль. Накормить и содержать там под надежной охраной. Прочим — отдыхать. Да… Келей! Этот человек может нам пригодиться. И я не хочу, чтобы в темноте он случайно напоролся на нож.
Он посмотрел на меня несколько дольше, чем полагалось бы, затем ушел на «Змею». Туда же увели пленника.
Остальные разошлись, зато вернулась Хтония, и это было хорошо, потому что я соби ралась обсудить с ней несколько срочных дел. После этого я велела ей также отдыхать, тем более что она заслужила сегодня отдых, как никто. А потом, как всегда, отправилась в обход.
Уже совсем стемнело, ночь, как и вчера, наступила удивительно быстро. Вторая ночь на Земле Жары.
Я еще не знала, сколько лет мне предстоит здесь провести, и никаких предчувствий у меня не было. Я думала о своих людях.
Многие из них уже спали — слишком устали, и, вдобавок, впервые за долгое время поели досыта. Правда, Мегакло и ее команда следили, чтобы не обжирались, иначе не избежать болезней. Из-за этой усталости не было обычных песен и состязаний у костров, но лагерь жил своей жизнью. Те, кого еще не сморил сон, обсуждали сегодняшние события, хвастались собственной храбростью, жаловались на раны (все это, разумеется, относится к самофракийцам), кто-то храпел и стонал во сне. Слышались стоны и другого рода. Кое-кто уже занимался любовью под покровом ночи, ибо на иных сражения действуют крепче вина и сильней конской травы.
Перекликались часовые. Где-то вдали выли и тявкали волки, привлеченные запахом мяса. Я уже видела их днем, они не напоминали наших волков, их и волками-то с трудом можно было назвать, а из лагеря им отвечали рычанием наши псы.
Я подняла голову. Луна была огромна. Я подумала: не зря говорят, что Богиня пришла из этой земли. Оба ее лица — и дневное, и ночное, здесь таковы, как нигде…
Я должна получить больше знаний! Мы уже не в открытом море. Я не могу строить дальнейшие действия вслепую!
Растянувшись на прибрежных камнях, я уснула, не вспомнив, что так и не ела в тот день.
Утро началось с того, что вернулся Диокл. На рассвете его заметили часовые и подняли шум, так что к тому времени, как «Гриф» подгреб к берегу, весь лагерь проснулся.
Я, зевая, села на камень.
Диокл спрыгнул в воду и поплюхал к берегу, за ним — несколько человек из команды. На берегу их окружили другие самофракийцы — мужчины и женщины. Никто из амазонок даже не приблизился.
Я заметила, что, хотя Диокла осыпали бранью на всех употребляемых в моем войске языках, никто не сделал попытки ударить его или подтащить ко мне силой.
Оказавшись прямо передо мной, он остановился. Поза его была не слишком удобна — глядеть мне в глаза он избегал, а так как я сидела, а он стоял, то он рисковал свернуть себе шею.
— Ну? — спросила я.
Он с шумом втянул в себя воздух. Потом выдавил главное, что, очевидно, приберегал напоследок, но решил, чтобы не мучаться, высказать сразу.
— Я… я испугался.
— Дальше.
— Ну… я не понимал, что там, на берегу, и приказал уходить в море. Потом наступила ночь…
— А потом?
— Потом мне стало стыдно, — почти беззвучно ответил он. И, наконец, посмотрел на меня.
Я дотронулась до лунного полумесяца на шее.
— Ладно. Из-за того, что ты вчера сбежал, обстоятельства никак не изменились. Поэтому на сей раз я тебя прощаю. Но если что — пеняй на себя. Все! Судилище окончено.
После того я велела Мегакло, чтобы ее команда принималась кашеварить.
Люди стали разбредаться к кострам и котлам. Я и сама съела кусок вчерашнего холодного мяса. Дожевывая на ходу, вернулась на берег. И, не успев сосредоточиться, тут же услышала:
— Почему ты простила его?
Рядом со мной стояла Митилена. Я пожала плечами.
— Ты же слышала. Его бегство никак не повлияло на ход событий. Команды кораблей не принимали участия в сражении.
— Но он же струсил! Предал нас! Как можно такое прощать?!
Я повернулась к ней.
— Послушай, он всего лишь мужчина. Я не могу требовать от него, чтобы он вел себя, как мы.
— Вот именно! Мужчины! Господа! Ломающиеся при малейшем испытании, трусливые, подлые и лживые…
— Ничего не поделаешь. Это в их природе. Они и так взысканы Богиней, так что с них спрашивать?
— Твоя слепота ко злу — это преступление. А твоя снисходительность — хуже преступления. И если ты будешь жалеть их, если ты с ними свяжешься, я убью тебя! Ведь ты сама научила меня убивать!
Я смотрела на нее, ничего не понимая. Она была в ярости, я впервые видела ее такой. На лбу выступил пот, губы побелели. И все из-за такой мелочи, как бегство Диокла и его возвращение?
— Ненавижу! — продолжала она. — Когда рождается мальчик, с ним нянчатся, его холят, как будущего племенного жеребца. А дочерей они не хотят иметь. Женщина — не человек, девочка — не человеческое дитя. Новорожденных девочек зачастую просто выбрасывают. Подбирай, кому не лень, если свиньи не сожрут, бери ее любой — разбойник, сводник, работорговец! Правда, на нашем острове, в отличие от других, закон запрещает обращать в рабство найденных детей. Поэтому, хоть меня и выбросили, я выросла как свободнорожденная, пусть мне не уставали повторять, что я — найденыш. Но это не спасло меня от рабства… впоследствии. И когда я дралась там, на Самофракии, когда буря выбросила вас на берег, то, глядя на какую-нибудь бородатую рожу, я думала: «Этот мог быть моим отцом», и била по ней с особым удовольствием!
— Послушай, — я коснулась ее плеча.
Митилена вздрогнула, как вспугнутая лошадь.
— От нас всех отказались отцы, по тем или иным причинам. И, возможно, кто-то из нас — впоследствии — действительно убил своего отца. Ничего не поделаешь. Надо не терзать себя, а строить жизнь. И вообще, — я слегка изменила тон, видя, что она успокаивается, — все, что ты говоришь о мужчинах — верно. Но раз Богиня допустила их существование, значит, зачем-то это нужно? Допускает же она, чтобы в мире были чума, наводнения и землетрясения. А то, пожалуй, люди жили бы вечно, и не было бы перерождения душ.
— Сейчас начнется проповедь Пути, — буркнула она и отошла. Но ярость ее улеглась.
Потом я выслушала сообщение Хтонии. Беседовать с ней, может, было не так интересно, как с Митиленой — ведь ей с детства были известны все истины, о которых я толковала — но необходимо. Хотя бы потому, что она, как никто, разбиралась в насущных вопросах. Вообще-то было уже достаточно молотить языком, как мужчины. Но впереди у меня был еще один разговор — именно с мужчиной, и, увы, наверняка самый длинный из всех.