Ночью мы стали лагерем. Высланные вперед охотницы заслужили милость Богини, и мы жарили мясо на углях. Я вспоминала, как малой ученицей меня приучали есть мясо прямо с лезвия. Это связано с каким-то обычаем, а каким, я уже не помню.
И когда мы сидели вокруг костра Совета и старалась припомнить, в чем именно состоял смысл этого обычая, залаяли собаки, а потом одна из часовых — Псамафа — подошла и сказала, что пришел критянин и просит встречи с Военным Вождем.
Мгновение я колебалась. Выйти к просителю — возможно, это уронит достоинство Военного Вождя. Но впустить его — словно приоткрыться в бою.
— Хтония — за старшую. Энно, Аргира — со мной. Псамафа, возьми огня! Мы двинулись к выходу из лагеря. Энно и Аргира шли рядом со мной, сзади Псамафа несла головню, выхваченную из костра.
Странно, но мне казалось, что будущей встрече должны быть свидетели.
Энно была почти ровесницей Хтонии, а казалась даже старше из-за странного лица, каким народы Пелопонесса наделяют своих каменных идолов — горбатый нос, узкие, длинные, глубоко сидящие глаза и неподвижная улыбка. У нее, несомненно, был Дар, в первую очередь, целительский. Но она умела лечить не только раны и порезы, как мы все, но и обычные хвори. Имела она и видения, о которых предпочитала умалчивать. Этот поход, по общему мнению, должен был стать для нее последним, после чего ей предстояло перейти в жрицы, и только общая приверженность нашего народа к войне помешала ей сделать это давно. До того, как войти в Совет, она родила нескольких дочерей во славу Темискиры.
Аргира, напротив, была самой молодой в Совете, маленькой и гибкой, как змея Темискиры. С черными кудрявыми волосами, лицом, формой напоминавшим Сердечко, и черными миндалевидными глазами, она принадлежала к тому типу женщин, что ценят в сопредельных с Черной Землей странах.
Не знаю, откуда она была родом, у нас не принято доискиваться происхождения друг друга. Пентезилея в свое время язвила по поводу людей, «умевших считать». Аргира «умела считать» даже лучше, чем я, но ее подводило то, что она по молодости лет постоянно увлекалась и отвлекалась.
Мы подошли к границе лагеря, где, переминаясь с ноги на ногу, стоял человек. Света от факела Псамафы недоставало, чтобы как следует разглядеть его, но было видно, что он невысок — ниже даже меня, но широк в плечах и жилист, черноволос, чернобород, и, по всей вероятности, средних лет.
— Хвала Богине, — хрипло приветствовал он нас.
Он был вежлив. Только дурак или ахеец будет грубить воительницам нашего народа, да еще при оружии, а он не казался ни тем, ни другим.
— И слава Ей, — отозвалась я.
— Приветствую царицу, — продолжал он.
— Здесь нет царицы. Я — Военный Вождь.
— Какая разница? — он говорил на морском жаргоне, составленном из смеси разных языков, но в основе имевшим критский.
Он быстро продолжал:
— Я, Акмон-критянин, вольный купец, пришел предложить тебе свои услуги.
— Какие услуги может оказать вольный купец Военному Вождю?
— А вот какие. Вы ведь разорвали договор с Троей и возвращаетесь назад, верно? Да, мы на побережье уже знаем. Новости среди купцов распространяются быстро. У меня два порожних корабля на берегу. За небольшую плату мы с моим компаньоном могли бы перевести вас через Проливы и Понт прямо на родину.
— Хочешь сказать, что твои корабли вместят и нас, и наших лошадей?
— О, да, и без всякой давки. Нигде не умеют строить, как на Крите.
Это правда, но вопрос, брошенный мной, был всего лишь пробным камнем.
— Почему я должна верить тебе? Может, тебя подослали эллины? Ведь Крит — союзник ахейцев.
— Да, к нашему великому стыду. Но, вернее сказать, союзник ахейцев — Идоменей, не Крит. Великая империя пала, когда заразилась от эллинов их верой. Но большинство из нас по-прежнему чтит Богиню. Мы — ваши единоверцы и на вашей стороне…
Он меня не убедил. Может, это звучит кощунственно, но я уже тогда успела удостовериться, что общая вера не объединяет, если не подкреплена оружием и законами.
Верно истолковав мое молчание, он продолжал уже не в столь возвышенных выражениях.
— Ну, и, кроме того, этот дурацкий пакт Идоменея уничтожил всю торговлю в здешних краях. Деловые люди на Крите просто разорены. Троя была отличным торговым партнером, а с этих ахейских варваров что возьмешь? Они предпочитают грабить, а не торговать. Большая Осада их самих дочиста разорила. Единственный город, где в закромах еще что-то осталось — это Микены, но там, в отсутствие царя, власть захватил, такой скользкий тип, что сдохнешь — ничего от него не добьешься. Я тебе после расскажу, если хочешь. Там история еще та…
Поскольку я ничего не переспросила, он завершил свою тираду следующими словами:
— Короче, последние рейсы не принесли нам никакой выгоды. Если вы нам заплатите за перевоз, будет обоюдная польза.
Я все еще молчала. Лучше помолчать, чтобы собеседник побольше выложился. И он выложился.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что у вас нет совсем никаких трофеев?
И тут я позволила себе спросить:
— А ты думаешь, в море эти трофеи у нас будет легко забрать?
Тут замолчал он. Потом выдавил:
— Нет. Я так не думаю.
Вся эта часть разговора звучала уже более убедительно. Разумеется, эти люди при случае не преминули бы нас ограбить. И кое-какие трофеи у нас были помимо оружия. Ахейцы обожают цеплять на себя и на свои доспехи разные блестящие золотые нашлепки. И мы, хотя не так уж ценим золото, эти нашлепки берем и переплавляем в слитки. А слитки иногда, во время перемирий, меняем у скифов на готовые изделия для храмов.
В Темискире развиты ремесла, но , не искусства. Скифы же — очень хорошие ювелиры, гораздо лучше троянцев. Они умеют делать воистину прекрасные вещи, и это весьма странно для народа, который жестоко казнит за учение и считает, будто не только их богам, но и Деве — в особенности Деве! — угодны кровавые жертвы.
Итак, мне было вроде бы все ясно, и все же, прежде чем ответить Акмону, мне хотелось, чтобы сперва высказались остальные. Однако я знала, что раз переговоры веду я, Энно и Аргира будут молчать.
Тем временем головня в руках Псамафы догорела, и она отшвырнула ее на песок. Мы остались в темноте. Дальше молчать было невозможно.
— Мы — конный народ, не морской, — сказала я.
— Знаю.
— Никогда служанки Девы не плавали по морю.
— Это отказ?
— Тот, кто жаждет выгоды, — почти по слогам произнесла я, — не должен ждать немедленного ответа. Я должна подумать.
— Верно. Но прими во внимание, Военный Вождь, — мореходный сезон близится к концу. Еще раз сменится луна — и задуют зимние ветра, губящие все корабли, даже критские. Так что не размышляй, ради Богини, слишком долго.
— В любом случае я не собираюсь думать до новолуния, Акмон-критянин. Мы поговорим завтра.
— Всех благ Военному Вождю.
— Во славу Богини.
Он исчез в темноте. Стало ясно, что такое ему не в диковинку. Мы же вернулись к костру. И. я произнесла одно слово:
— Совет.
Все повернулись ко мне, и, пока я рассказывала о предложении Акмона, взгляды не отрывались от меня.
О трех советницах я уже поведала, теперь, очевидно, следует описать остальных.
Кирена была широка костью и обильна телом, по виду — добродушная толстуха, не знающая, за какой конец держать меч. На деле же она была лучшей фехтовальщицей в Боевом Совете и, когда надо было, не ходила, а скользила. Что же до добродушия… Но об этом после. Волосы у нее были цвета пакли, и она их коротко стригла, хотя у нас это не в обычае.
Никта была примерно моя ровесница, с очень смуглой кожей, ярко-зелеными глазами и черными прямыми волосами. Никто не умел так верно рассчитать и нанести удар, как она — во всех отношениях. Для Рассказчицы историй не было и лучшей слушательницы.