– Как Джек Кеворкян?[14] Он неизлечимо болен?
– Нет. Совсем наоборот – вполне здоров для человека в его возрасте. Он считает, в этом есть некая справедливость, что он просит меня поучаствовать, так как я из еврейской семьи.
– И?..
– Это имеет значение?
Не имеет. Я еврей, но половина сотрудников нашего отдела – нет.
– Он упоминал, в каком лагере был?
– Он использовал немецкое слово… Тотен… Отен… что-то там.
– Totenkopfverbändе? – высказываю догадку я.
– Да!
В переводе это означает «отряд „Мертвая голова“». Это не место службы, а подразделение СС, которое охраняло концентрационные лагеря Третьего рейха.
В 1981 году мой отдел выиграл судьбоносное дело: Федоренко против Соединенных Штатов. Верховный суд решил – мудро, по моему скромному мнению, – что каждый, кто был охранником в нацистском концлагере, неизбежно принимал участие в совершении нацистами преступлений, которые преследуются по закону. Лагеря исполняли разные функции, и для их существования каждый участник цепочки должен был выполнять свою часть общего дела. Если бы кто-то уклонился от службы, весь аппарат уничтожения остановился бы. Поэтому на самом деле не важно, что совершил или чего не совершал этот конкретный человек, – действительно он нажимал на спусковой крючок или заправлял «Циклоном Б» газовые камеры, – подтверждения его членства в отряде СС «Мертвая голова» и службы в концентрационном лагере достаточно, чтобы возбудить против него дело.
Разумеется, это все еще далекое от реальности предположение.
– Как его зовут? – повторяю я вопрос.
– Джозеф Вебер.
Я прошу ее произнести имя по буквам, записываю в блокнот и подчеркиваю двумя линиями.
– Он сказал что-нибудь еще?
– Показал мне свою фотографию. В форме.
– Как она выглядела?
– Эсэсовская форма, – говорит женщина.
– И вы определили это, потому что?..
– Ну, она такая, как показывают в фильмах, – признается моя собеседница.
Тут есть два возражения. Я не знаю Сейдж Зингер. Может, она только что сбежала из психушки и выдумала всю эту историю. И с Джозефом Вебером я незнаком, а по нему, может статься, тоже дурдом плачет. К тому же за десяток лет я ни разу не получал от обычного гражданина подобного звонка с сообщением о нацисте, который вдруг сам объявил о себе. Большинство наводок для расследований мы получаем от адвокатов, которые представляют в бракоразводных процессах женщин, надеющихся приписать своим мужьям – определенного возраста и родом из Европы – нацистское прошлое. Представьте, как это сработает в их пользу, если адвокату удастся убедить судью в жестоком обращении супруга с его клиенткой. И всегда даже такие обвинения оказываются полной ерундой.
– Этот снимок у вас? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает она. – У него.
Разумеется.
Я потираю лоб.
– Мне нужно знать… у него есть немецкая овчарка?
– Такса.
– Это было бы мое второе предположение, – бормочу я. – Слушайте, давно вы знакомы с этим Джозефом Вебером?
– Около месяца. Он стал приходить на занятия психотерапевтической группы скорби, которые я посещаю после смерти матери.
– Мне грустно это слышать, – автоматически произношу я, будучи уверен, что моя собеседница рассчитывает на сочувствие. – Значит, нельзя утверждать, что вы хорошо понимаете этого человека и можете объяснить его мотивы, зачем ему наговаривать на себя…
– Боже, да что с вами со всеми?! – взрывается женщина. – Сперва копы, потом ФБР… Почему бы вам, по крайней мере, не прислушаться к моим словам? Откуда вы знаете, что он соврал мне?
– Потому что в таком поведении нет смысла, мисс Зингер. С чего вдруг человек, который успешно скрывался полвека, сбросит с себя маску?
– Я не знаю, – честно отвечает она. – Чувство вины заело? Боится Страшного суда? Или просто устал. Жить во лжи, понимаете?
Этими словами она подцепляет меня на крючок. Потому что это так по-человечески. Величайшую ошибку совершают люди, когда, думая о нацистских военных преступниках, представляют их всех чудовищами до, во время и после войны. Они не такие. Когда-то это были обычные люди с вполне сформированной совестью, которые сделали неправильный выбор и всю оставшуюся жизнь по возвращении к мирному существованию вынуждены придумывать себе оправдания.
– Вы, случайно, не знаете дату его рождения? – спрашиваю я.
– Я знаю, что ему за девяносто…
– Что ж, мы попытаемся проверить его имя и посмотрим, что из этого выйдет. Собранные нами сведения неполны, но у нас одна из лучших в мире баз данных, ее собирали по разным архивам целых тридцать лет.
14