Вспомнил Калошин, как в тайге на соболя ходил.
— Идешь, бывало, по свежему следу, — рассказывает он Крамарову. — Вдруг след обрывается. Значит, наверху где-то сидит.
Глядишь наверх — не видно. Бывало, так затаится, что и не увидишь, пока не шевельнется…
Крамаров — боец догадливый. Смекнул, куда клонит старшина. Спросил:
— А если бы снайпер шевельнулся?
— Как сделать, чтобы шевельнулся?
Крамаров — боец смекалистый. Стал думать. А что придумаешь такое, если до этого немца далеко? Долго ломал голову Крамаров. Ведь надо так сделать, чтобы немец шевельнулся, но не стрелял.
— Достать бы «языка», — неожиданно сказал Крамаров Калошину.
— Зачем?
— Вот зачем. Выкопал бы я ночью во-о-н там, у самой насыпи, окоп. Посадил бы в него языка и заставил бы его утречком заорать: «По-мо-ги-те!» По-немецки заорать, конечно. Не железные же нервы у того снайпера.
— Попробуй. Может, и не железные.
Пошел Крамаров к командиру. Рассказал ему о своей задумке.
— Это не проблема. У меня их в подвале целая дюжина. Выбирай любого.
— Мне какой поголосистее.
— Они там все голосистые.
— А толмача у нас нету? — спросил Крамаров.
— Какого еще толмача? — не понял командир.
— Ну переводчика, — пояснил Крамаров. — У меня с немецким слабовато. А мне с ними поговорить надо.
— Чего нет, того нет, — пожал плечами командир.
Спустился Крамаров в подвал. Немцы в угол жмутся. Трусят. Крамаров стоит, разглядывает каждого. Вспоминает немецкие слова, которые за год войны узнал. Вспоминаются совсем не те, которые нужны. «Хенде хох» — руки вверх значит. Или «шнель» — быстрее. А ему нужно спросить: как будет по-немецки «помогите»?
— Вы по-русски понимаете? — спросил он.
Молчат.
— Ну, вот ты, — ткнул пальцем в грудь худощавого глазастого немца.
Тот спрятался за спины пленных.
— Как же ты, такой трусливый, хотел меня завоевать? Ну, а ты понимаешь по-русски? — спросил другого.
— Плехо понимайт. Плехо,- — сказал немец, а Крамаров обрадовался.
— Это ничего. Научишься. Знаешь, как по-вашему «помогите»?
Немец не понимал. Видно, за год не очень много узнал по-русски. Крамаров решил объясниться жестами. Взял себя за горло рукой да как закричит:
— По-мо-ги-те!
Дверь распахнулась, в подвал влетел командир с автоматом. Смотрит и ничего не понимает, Крамарова никто не трогает.
— Извините, товарищ командир. Это я общий язык с ними ищу.
— Я уж думал они тебя порешили, — сказал, выходя, командир.
Крамаров продолжал объяснять:
— Вот, если меня за горло схватят, я кричу «по-мо-ги-те!» А ты? Ты как кричишь?
— Хельфт, — догадался немец. — Их руфе хельфт.
— Хельфт? А «руфен» — это по-русски «кричать»?
— Да, «руфен» — это «кричьять».
Крамаров приказал:
— Ну-ка, руфен хельфт. Да погромче.
Немец закричал.
— Плохо. Зер шлехт, говорю. Ну-ка ты, — подступился Крамаров к глазастому. — Трусливые бывают голосистыми.
У этого голос оказался очень звонким и резким. Но с ним нужно позаниматься. Крамаров вывел его из толпы.
— Случаем не артист?
Немец закрутил головой. Не артист, значит.
— Ничего. Я из тебя сделаю артиста. Ну-ка, давай руфен хельфт.
И снова плохо. Долго бился Крамаров с этим артистом. Наконец разозлился. Поставил немца к стенке. Вскинул автомат… Сейчас выстрелит. Немец с перепугу так заорал, что у самого Крамарова по спине холодок прошел.
— Гут! Зер гут! — похвалил Крамаров артиста.
Теперь немец понял, в чем дело, и кричал хорошо.
Рано на рассвете они были уже в яме. Крамаров выждал, когда получше высветятся снайперские укрытия. Скомандовал немцу. Тот присел и, будто к его горлу приставили нож, завопил:
— А-а-а! Хе-е-ельфт! Хе-е-ельфт!
Нервы у снайпера оказались не железными. Он резко повернул голову в сторону кричащего. И выдал себя. Для Калошина нужна была всего лишь доля секунды. Выстрелил и снял хитрого снайпера.
— Калошин! Как там? — спросил Крамаров товарища из ямы.
— Нету больше снайпера! — ответил тот.
Крамаров на радостях даже руку пожал немцу.
— Хороший артист из тебя получился. Говорю, зер гут артист из тебя получился, — похвалил он.
Немец понял, улыбается.
Затишье продолжалось. Теперь Калошин держал под контролем вражеские позиции.