ДООБМАНЫВАЛСЯ
С того дня, как старшина Калошин снял немца, он из обычных стрелков перешел в снайперы. Лежит однажды он в укрытии, следит за фашистами. Вдруг видит, из окопа немец торчит, по самую грудь высунулся и на наши позиции смотрит. Калошин взял его на мушку, но стрелять почему-то не решался. Подозрительным показался ему этот наблюдатель. Чего бы это он торчал вот так смело. Немец опустился. А немного погодя снова поднялся. И показалось Калошину, что уж больно неестественно поднимается немец. Как-то немного боком, вроде бы кто его выдвигает. «Уж не чучело ли это?» — думает Калошин. Смотрит через прицел: человек, настоящий немец, а стрелять не спешит. Нельзя снайперу выдавать себя. Надо стрелять тогда, когда абсолютно уверен.
Снова спрятался немец, снова выбрался. «Ну-ну. Давай, хитри», — думает Калошин. И вдруг снова поднимается немец. Точно такой же. Но заметил старшина, что была в движении этого немца осторожность.
— Ишь ты, — сказал немцу Калошин, — думал и на этот раз приму тебя за чучело? — И нажал на спусковой крючок.
Видел старшина, как наблюдатель, опрокинувшись на спину, взмахнул руками.
Дообманывался.
ВЕСЕЛАЯ ЖИЗНЬ
Хитрость, которую придумали немцы, даже и хитростью назвать нельзя. До того она простой и нелепой показалась нашим бойцам. И тем стыдней было сознавать, что их провели. А дело было вот как. Бойцы нашей разведроты заняли оборону на берегу маленькой речки. Немцы на другой стороне. Они могли даже переговариваться — так близко находились друг от друга. Между ними узкая ледяная лента замерзшей речки. И потому каждую минуту можно было ожидать атаку.
Лежат наши бойцы в окопах, глаз не сводят с того берега. Присматривают за немцами. Но те не торопятся. Тоже присматриваются. Обстановку оценивают. Без этого нельзя на фронте.
Так за целый день и не было атаки ни с той, ни с другой стороны. Пришла ночь. Обычно ночью немцы спят. На этот раз было слышно, как они возились: кричали, ходили. Было такое впечатление, будто они готовились к атаке. Наши бойцы начеку.
Когда совсем стемнело, на той стороне послышался грохот. С высокого косогора спускалась какая-то непонятная машина. Ее было чуть заметно на снегу. Бойцы дружно открыли огонь по этой машине. Она остановилась. И когда прекратилась стрельба, грохоча, медленно поползла вверх. Потом снова вниз. И снова бойцы открыли по ней огонь.
Так было до половины ночи. Вверх-вниз, вверх-вниз. До тех пор, пока не сорвалась на лед.
Разглядели утром, а это обыкновенная пустая бочка, вся изрешеченная пулями. Оба дна в этой бочке были пробиты, а в дыры заложен лом, за концы которого были привязаны длинные веревки.
Посмотрели и поняли бойцы, в чем дело. Наполненную камнями и железом бочку немцы пустили под гору. Сами сидят в окопе и то отпустят веревки, и бочка бежит вниз, то потянут — она ползет вверх.
Бочка и гремела до тех пор, пока пулями не срезало веревки.
На первый взгляд бестолковая затея. Они погремели бочкой, наши постреляли, и все. Но если учесть, что бойцы не отдыхали ночь да сколько патронов израсходовали на пустую бочку, то увидишь, что это была все же хитрость.
На своих ошибках бойцы учатся. И уж коль один раз клюнули на вражескую уловку, то в другой раз — шалишь. Не выйдет. Сами стараются, как лучше обвести врага вокруг пальца. И тут же на вражескую хитрость ответили своей.
Наши разведчики заметили, что немцы получили подкрепление, в котором было несколько артиллерийских расчетов. Готовились к наступлению.
Командир дивизии приказал артиллеристам уничтожить вражеские точки. Но как их уничтожить, если не знаешь, где они точно. Ночью немцы так замаскировали орудия, что не увидишь их, хоть все глаза прогляди. Вот и глядят наши наблюдатели на немецкие позиции. А там что? Перелесок. Конечно, спрятались фашисты в этом перелеске. Но где именно? На наблюдательном пункте был боец Сорокин. Сообразительный парень. Вот он и говорит своим товарищам:
— Сейчас я им устрою веселую жизнь. Сами расскажут, где спрятались.
Взял старое ведро, спустился по траншее в балочку и пошел по ней к тягачу, что стоял в полукилометре от наблюдательного пункта. Днем раньше тягач подорвался на мине и стоял, как говорят танкисты, разутый, то есть без гусениц. Немцам Сорокина не видно, и он добрался благополучно и быстро.
Подошел он к тягачу, осмотрел его. Исправный, горючее есть, заводной ремень на маховике пускача. Накрутил Сорокин ремень на маховик, потянул на себя, и пускач оглушительно затрещал. Сорокин накинул на него ведро, и треск стал глухим, гудящим, казалось, что заработал танк. Сорокин по балке бегом. Не успел пробежать и половины пути, как немцы открыли по балке, по тягачу артиллерийский огонь. А нашим наблюдателям это и нужно было. Засекли места огневых точек, передали нашим артиллеристам. Артиллеристы взяли их на прицел и… Огонь!