Она в очередной раз пресекла попытку открыть дверь и легла вдоль неё, укрывшись немного колючим шерстяным пледом, который стянула с дивана, сквозь сон слышала шаги, вроде даже тихий мамин плач, но странная отрешённость навалилась на неё, жило только чувство жизненной необходимости не допустить до себя никого. Тягучей чернотой навалился сон, в котором перемешались панический страх перед болью и беспомощностью, где она стояла на краю бездны в темноте, одинокая и наполненная диким ужасом, на грани сумасшествия. Василиса проснулась от собственных криков и рыданий и увидела лица, склонившиеся над ней, со сна и в полутьме никого не узнала и закричала ещё сильней, отбиваясь от мужских рук - их было так много! Что им надо от неё?!
- Нееет!- подскочила и бросилась в угол комнаты, отгораживаясь от этих враждебных рук компьютерным креслом, задыхаясь и всхлипывая, и только когда комната опустела, немного успокоилась и включила настольную лампу.
Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату мягкими шагами зашёл брат с не выразимым словами состраданием на лице.
- Не подходи,- она выставила руки перед собой,- не подходи.
Понурая фигура так же мягко и неслышно исчезла в коридоре, прикрыв за собой дверь, а Василиса присела на подоконник, сжавшись в комок. Мозг ещё не забыл всепоглощающий животный ужас, накрывший её во сне.
***
Егор метался в поисках выхода. "Пашка - вот кто сможет успокоить сестру, его она услышит". Ночной звонок друга вырвал Муромова из глубокого спокойного сна.
- Случилось,- произнёс Егор глухим голосом.
Не помня себя от тревоги, парень добежал до парковки, прыгнул в знавший лучшие времена седан и домчался до знакомого дома. Морозовы встретили его подавленным молчанием, а Егор произнёс с тоской, показав головой на Васькину дверь:
- Там, сама не своя.
Павел, глубоко загнав собственный страх внутрь, шагнул в приглушённый свет её комнаты и обмер: на подоконнике сидела Василиса, растрёпанная, зарёванная, с красной распухшей щекой и наполненными детской беспомощностью глазами. Лицо несчастного, испуганного и страдающего существа, показалось ему незнакомым.
Пухлые губы задрожали и искривились, как только она увидела Павла и свалилась в протянутые руки, едва тот произнёс:
- Васька, иди ко мне.
***
Ни слова не говоря, Павел увёз её к себе и не отвечал на звонки до тех пор, пока не раздел (отчего-то это казалось вполне естественным), не обтёр её влажным полотенцем и не уложил в свою постель. Приложил холод к распухшей и явно болезненной щеке. Всё это время девчонка не открывала глаз, но реагировала на его слова и осторожные прикосновения.
Егор приехал ранним утром: угрюмый, серый и расстроенный, а его невесёлый рассказ не занял много времени. Склонив головы, парни сидели на тесной кухне. Павел закурил и отправил пачку по гладкой столешнице в сторону друга.
- Что будем делать?
- Понятия не имею. Мать в шоке, отец молчит, а я поехал к тебе на разведку.
- Спит. Пусть очухается, а потом посмотрим: что делать. Вы ведь не собираетесь заталкивать её в клинику?
- С ума сошёл? Конечно, нет,- вскинулся Егор.- В детстве пробовали её таскать по врачам, бабкам, пока одна из них не посоветовала оставить ребёнка в покое, пошептала какие-то молитвы, дала какие-то травки. Мать с тех пор в церковь начала ходить.
- Ну, значит, пусть у меня поживёт, успокоится, - Павел немного пришёл в себя. Дикая ночь выбила всех из привычной колеи, а у него самого до сих пор стояло перед глазами лицо до безумия испуганного ребёнка.
Парни осторожно вернулись в комнату. Егор бросил взгляд на валяющийся у стены матрас, на котором Пашка досыпал ночь, и уставился на сестру. Она размеренно и тихо дышала, отёкшая алая щека изменила лицо, отдельные короткие прядки волос прилипли ко лбу, одеяло натянуто до подбородка, но одна босая ступня выставилась наружу, красный лак на ногтях пальчиков казался капельками крови. Парни стояли молча, тревожась о пробуждении и надеясь, что она "заспит" вчерашний кошмар. Нежные веки задрожали.
- Привет. Пить хочу,- произнесла она тихо, а брат исчез, чтобы тут же появиться с кружкой воды.
- Я долго спала?
Всё ещё было непонятно: помнит она вчерашний вечер или нет. Егор вышел и заговорил с кем-то по мобильнику.
- Паш?
Он присел рядом и взял за руку.
- Что, малыш?
Васька вымученно улыбнулась, но тут- же сморщилась и поднесла ладошку к щеке.
- Больно,- произнесла тоном обиженного ребёнка.
Павел хмыкнул - пусть капризничает, огрызается, строит глазки, фыркает, настаивает на своём, используя запрещённые приёмы, но будет прежней. Он больше не хотел никогда видеть её такой, как вчера.
***
Умываясь в чужой ванной, Василиса не узнала себя в отражении зеркала. И дело было не в припухшей слегка посиневшей щеке, а в глазах, в которых поселилась не только обида и смятение, но ещё и мудрость взрослого человека, который познал настоящую боль.
Ночной сон выбросил из памяти кадры фильма ужасов, который она сама смотрела пока отрывками и только одним испуганным глазом. Кому по силам излечить её от тех старых кошмаров? Кто сможет прикоснуться и не сойти с ума от состояния полного одиночества, беззащитности, отчаяния на грани безумия и ощущения бесконечности этой пытки? Только она сама.
Выйдя из ванной, Вася увидела растерянность в глазах Егора и тревожную настороженность Павла, но не знала, что с этим делать. Была ещё мама, приехавшая следом за Егором и захотевшая с ней поговорить. Они крепко обнялись, и Василиса постаралась быть той, какой больше не была. Само собой явилось понимание и необходимость уверить близких в том, что вчерашний вечер она забыла, заспала и проснулась всё той же беспечной Васькой. По- другому никак. Ни один родитель не переживёт такого рассказа собственного ребёнка.
И ещё: она не может сейчас вернуться домой, туда, где застал её кошмар и туда, где были руки, ударившие её. Как будто детская боль из прошлого увидела носителя страданий в настоящем. Василиса не могла пока видеть отца.
Она ясно осознала, что её жизнь изменилась, а земля не сошла со своей оси. Для всех остальных всё по-прежнему. Пора и ей взрослеть. Что у неё есть? Кто у неё есть? Кто никогда не сделает ей больно? Егор. У неё был Егор. И мама. Тяжёлая отцовская рука как-то враз отдалила её от него. Была ещё Машка, которая пока ничего не знала. Был Павел, который после вчерашней ночи уж точно не посмотрит на неё, как на девушку. Она для него "почти сестра". Пусть так. Есть Ромка. Надолго ли? Вася устала от его ревности, претензий и активных притязаний на близость.
Тем же днём они втроём обедали на кухне Павла, ни словом не касаясь вчерашнего вечера. Прибрав посуду, все устроились в комнате, "почти брат" отдал ей свой ноутбук, и Вася искала: что бы такое почитать или посмотреть, чтобы хоть немного отвлечься, но измученный событиями мозг поступил по-своему, и только почувствовав мужские руки, укладывающие её на диван, она поняла, что уснула.
Парни ушли на кухню, а она плавала в дремоте, периодически проваливаясь в настоящий сон. Просыпалась в тревоге и снова засыпала. Её разбудили знакомые голоса, среди которых хорошо угадывался отцовский: приглушённый и тревожный. Василиса зажмурилась и свернулась клубком под пледом, пахнувшим Павлом - это было детской потребностью спрятаться от чего-то страшного, чему она не могла пока противостоять.
- Она спит. Пусть остаётся пока у меня,- парень тихо убеждал.
Слёзы облегчения потекли сами собой, обжигая саднящую левую щёку.
- Но, Паша, как же так?- разочарованный родной голос вызвал раскаяние.
Набравшись мужества, Вася поднялась и вышла в коридор, прямо встретила потерянный взгляд родителя. Одна ночь добавила ему морщинок у рта, он осунулся и казался сейчас старше своих лет, а сейчас смотрел на неё, умоляя о прощении. Шаг навстречу - она, всхлипнув, ткнулась лбом ему в плечо и обняла за талию, отдавая свою боль и принимая его. Его боль была больше - она поняла это сразу, едва заглянув в страдающие глаза.