А он писал скорей неистово, Чем нежно, но и нежно было Самосожженье пред единственной.
Она смотрела на мерцанье Какой-то ненормальной жизни И, не способная на царство, Непониманье обнажила.
Но он ослеп пред им же созданной Мечтой о светлой ее участи: Мятежный дух был верноподданным Своей мечты и невезучести.
*** Как глаза до оскомины, Губы - до слез, Ноздри вывернуты наизнанку, Как поставлены комлем, С горящих волос Словно пот вытираю панику! То, что видел теперь, не увижу уже: Мне не жить с теми буднями рядом Я вишу, как повешенный, меж этажей В белом знамени Олимпиады.
*** Измором сон берет мою живую крепость. Не так ли жизнь? - скорей всего не так: Она как нихил, нищета, зеро, пустяк, Что есть - что нет, не разберешь никак, А сон - прекрасная и нужная нелепость.
*** Приблизиться - но разве есть возможность? Понять - но разве есть предел? Почувствовать - но разве чувства схожи У двух единотворных тел?
*** Как раненый кентавр Стрелою ядовитой, Я вечно должен жить, Не излечим тобой.
Так медленно течет Река из тонкой раны, Что через ночь уже Не переплыть назад.
*** Есть чуть давящий спазм посредине груди. Эта опухоль - жизнь изнутри, как лисенок наружу, Проедает меня, оставляя меня позади. Я стою опустевший, Выпустив душу, А она, словно тень у романтиков, Выбирает свои пути.
*** Горит жираф. Кентавр хромает. Взгляд ждет червонного листа. Из пепла возникает та, Что и себя превозмогает.
От шеи длинной прикурить И, приподняв подол заката, Летящих бабочек кокарду На лоб зеленкой прикрутить.
*** Средь сна кричать уже нет мочи, Когда остывшею рукой Не вычерпать пространство ночи Над почерневшею рекой.
В разбеге головокруженья, В чаду вчерашнего огня Уже натачивают жерди И ветра дрожи не унять.
*** Разбирается ночь, по-крестьянски схлестнувшись цепами, Бьет промеж и наотмашь, не глядя в глаза. О, животная пропасть души, продающей себя не за память, А за лезвие похоти, чтобы было чем плоть разнуздать.
Моя тень еще дышит, слоя пустоту в мертвом свете Anno Domini - смерти холодный зрачок: Жизнь уходит на "ченч", остаются кровавые терни, Не берущиеся пустотою в расчет.
На истерзанном поле дымится в цветке сигарета. Негашеная известь съедает мою раздобревшую тень. От весны остаются стволы обгоревшие лета, И любимая стонет в моей суете.
*** Перекосы измором чернят запотевшие грани стекла. Горный кварц набивает карманы сырой тишины, В сердце раненый зверь по дуге от прямого угла Совмещается с тенью, еще не успевшей остыть.
Мелодрама не ведает смерти, как жанра не ведает смерть. У Кармен не осталось ни вздоха любить. Навороты издерганы, как гремящая медь. И в испарине дышат худые бока у кобыл.
Не суметь устоять от пустого лица мертвеца: Грим слоится паштетной слезой. Разгоняется солнце, мелькая в глазах, И горит под ногами песок.
*** Оступается воздух в развалы стены. Стерты ватные корни заката. На душе от набитой струны Дым удушливее "Дуката".
Привокзальная площадь пускает в расход. Моль пробила морозную сперму. Решка тянет ко дну, как Махно Перетертую песню по нерву.
Жизнь пространства, наверно, уже Разметалась в отсутствье опоры, Это трюк из кино - не сюжет Для открытой в безумье аорты.
*** Мухи черные ловят живущих на вздохе. Маховик отрубает конечности жизни за волосом год. Каждый неба глоток собирают по крохе, Точно строки забытых стихов.
День тревог - в воспаленную кожу набитая синь, Только струпья съедаются с губ, будто корка натертая солью: Это рваные раны залил керосин, Поджигающий горло спросонья.
Мои дети кричат, надрываясь, как почки, - во сне. У эклоги отбиты края в наступающем веке. А мой голос во мне начинает уже костенеть От кубической ясности, пышущей в человеке.
*** Прикорни у меня на плече Я тебя приколол к себе, точно звезду На восходе, где чернь На изъеденном небе не сдуть.
Я разъят на квадраты любви, И меня пробивают, как козырь, легко, За безвзятие пишется вист, И по небу течет молоко.
Зоб клокочет, еще не родив Звук - в кровавую жесткую вату задут, И у мертвого больше родни, Чем на кладбище с гробом идут.
*** Из воздуха проросший горб, Продутый бесконечной гаммой. И заливается как Габров Стучащий по закрылкам гроб.
И что во мне остановить? На измельченных `строках бьется Замерзшее на солнце солнце, И вечно сломанный графит.