Я понимаю, что любовь не что-то окончательное.
А также то, что я поеду в колледж меньше чем через два года. И часть меня будет чувствовать облегчение, зная, что он не один.
– Я поняла.
Папа снова оглядывается по сторонам и вдыхает запах книг.
– Маме понравилось бы это место. И даже это глупое название. Но, вероятно, не тот никчемный восклицательный знак.
– Знаю.
– Я люблю тебя, картофелинка.
– Знаю.
Мой телефон вибрирует. Сообщение от Скарлетт.
Скарлетт: Срань господня. Мы это сделали.
Я: Серьезно? То самое?
Скарлетт: Угу.
Я: И?
Скарлетт: Я бы поставила нам семерку или, возможно, восьмерку, что не так уж и плохо для первого раза. Немного больно. И с презервативом было трудно. Труднее, чем с бананом, и как-то неловко, понимаешь? Но все равно. Хорошо. Думаю, мы займемся этим снова через минуту.
Я: ГДЕ ТЫ?
Скарлетт: В туалете. Мне нужно было тебе рассказать и пописать, так что я делаю несколько дел одновременно.
Я: Так АДАМ ВСЕ ЕЩЕ В ТВОЕЙ КРОВАТИ?!?!
Скарлетт: Ну
Я: Ты что, только что послала мне смайлик?
Скарлетт: А что еще я могу сказать? Это все любовь. Со следующей недели начну пить противозачаточные, чтобы полностью обезопаситься.
Я: Я так рада за тебя, маленькая шлюшка!
Скарлетт: Люблю тебя.
Я: Тоже люблю тебя. Целую-обнимаю. Передай Адаму мои поздравления.
– Чему ты улыбаешься? – интересуется отец, видимо, потому что на моем лице расплылась глупая улыбка, пока я смотрела в телефон.
«Скар потеряла Д-карту!» – хочется воскликнуть мне, я так взбудоражена, так рада за нее, но, нет, лучше промолчу.
– Да так. Просто кое-что забавное от Скар.
– Ее мама сказала, что у нее есть парень, – говорит отец, и я смеюсь, представляя, как миссис Швартц и папа сплетничают о Скар и Адаме.
– Ага.
– Она действительно встречается с Адамом Кравитцем? Он же всегда был щупленьким.
– Адам сейчас ходит в качалку.
– Рад за них.
– Они счастливы.
– А в твоей жизни есть парень?
– Пааааап, – возмущаюсь я, густо заливаясь румянцем. Понимаю, даже если бы я и захотела рассказать отцу об Итане, об НН и, вообще, обо всей ситуации в целом, то это было бы слишком неловко и сложно.
– Точно, – кивает он. – Помнишь, когда ты была маленькой, мы спрашивали тебя, когда ты успела стать такой большой, а ты отвечала: «Я вылосла!»?
Взгляд папы опущен на руки, где нет телефона, как у меня, и ему некуда деть нервозность. Раньше родители постоянно говорили мне о моем детстве: начинали свою историю с «помнишь?», а потом рассказывали, какой я была, и улыбались друг другу, как бы говоря: «Ты только посмотри, что мы сотворили» – будто я к этому вообще непричастна.
Я качаю головой. Нет, не помню.
– Что ж, дорогая. Ты действительно «вылосла». Жаль, меня не было рядом. Но я так горжусь тобой. И мама бы тоже гордилась. Ты же знаешь это?
Знаю ли я? Я знаю, что она бы не могла не чувствовать гордость за меня, а это не тоже самое, что и гордиться. Не уверена, готова ли я так думать о ней и мысленно принять эту частицу «бы».
– Да, – отвечаю я больше из-за его пустых рук, бейджа с именем и выражения лица. Может, для папы эти перемены были тяжелее, чем для меня. – Конечно, я это знаю.
НН: что было под крышкой сегодня?
Я: Какая-то вкусная рыба и крупный кускус. Из какой он страны?
НН: из Израиля.
Я: Ха, я знаю. Просто захотела, чтоб ты использовал заглавную букву. Я мечтаю подарить тебе футболку с надписью: «Ни одно имя собственное не должно писаться с маленькой буквы».
НН: и это еще я странный…
Когда я возвращаюсь домой и поднимаюсь к себе, то застаю в комнате Рейчел. Она сидит за моим письменным столом и снова смотрит на фотографию мамы.
– Она была такой красивой, – произносит Рейчел в качестве приветствия. Сегодня она выглядит грустной и мягкой, покачивая в руках большой бокал красного вина. И снова ее голос нормальной тональности.
– Да, – просто отвечаю я. Пока еще я не готова разговаривать с Рейчел о своей маме. И не уверена, что когда-нибудь стану достаточно сильной для этого. – Эй, ты сняла картины со стен.
Я осматриваюсь в комнате. Картины авторства какого-то третьеклашки – а сейчас я понимаю, что это, скорее всего, работы какого-нибудь известного художника, о котором мне стоит знать, – сложены в угол. Теперь стены белые с несколькими гвоздями, оставленными, как будто знаки препинания.
– Прости. Я их даже не замечала. Мой муж, – эм, отец Тео – был ответственным за украшение дома, и это он их повесил. Наверное, не самый лучший выбор для спальни подростка. – Рейчел делает глоток вина, потирая руки, покрытые изысканным кашемиром. – Тебе нужно повесить что-то свое на стены. Постеры или еще что. На свой вкус.
– Спасибо за билет домой. Я про Чикаго, – говорю я. – Это очень мило с твоей стороны.
Рейчел отмахивается от моих слов, будто бы для нее это пустяки. Может, это и так, но не для меня.
– О, и мы купим тебе новую кровать. Возможно, двуспальную. До сегодняшнего вечера до меня так и не доходило, насколько нелепа эта кровать. Ой, я также сказала репетиторам Тео по академическому тесту, что ты тоже будешь с ними заниматься. Не знаю, почему я не подумала об этом раньше. Прости меня.
Ее лицо омрачается, и я замечаю, что Рейчел на грани слез. Что стряслось? Не уверена, что я готова иметь с этим дело.
– Спасибо. В действительности эта кровать удобнее, чем кажется. Ты в порядке?
Я не могу просто позволить ее плакать и не спросить, в чем причина. Это было бы неправильно.
– Плохие. Хорошие дни. Ты знаешь, как бывает. Лишь потому, что я нашла твоего отца, а он замечательный – на самом деле лучший, – это еще не значит, что все перестало быть таким сложным и трудным. Или что я не скучаю… – Она делает глубокий вдох, то самое упражнение, которому бы вас научили на занятиях по йоге в Калифорнии. – Я в курсе, что Тео скучает по нему, и ему меня одной недостаточно. Меня просто недостаточно. Так что временами трудно. Ты прости меня еще раз за все мои косяки. Мне не следует быть здесь.
– Все в порядке, – отвечаю я, хотя нахожусь в полной растерянности. В этом доме полно боли, дурной энергетики, как выразился Тео, но еще этот дом наполнен новыми начинаниями. Возможно, нам стоит зажечь несколько свечей. А ещё лучше, начать чем-нибудь завешивать пустые белые стены.
– Знаешь, конечно, это место прекрасно, но, может, тебе стоит повесить пару фотографий. Твоего мужа, – я говорю о, эм, другом муже, отце Тео, – и детские фото Тео. Чтобы он мог вспоминать.
Рейчел смотрит на меня, вытирая слезы рукавом, и я пытаюсь не поморщиться, потому что на ней тушь, а этот изысканный свитер, наверное, только сухой чистки.
– Это великолепная идея, – говорит она, практически с улыбкой. – Сложно, да? Нам с тобой.
– Полагаю.
– Я пыталась не давить на тебя слишком сильно, а потом беспокоилась, что давила недостаточно, понимаешь?
Она встает и направляется к двери. А потом оборачивается, чтобы еще раз посмотреть на меня.
– Да, – говорит она. – У нас все получится.
ГЛАВА 34
Я прихожу раньше и занимаю первую кабинку; трусливый поступок, который гарантирует, что я увижу НН до того, как он увидит меня. Я сижу спиной к обеденному залу и блинным горам и смотрю на парковку через двойные стеклянные двери. Еще пятнадцать минут, и я познакомлюсь с НН. Он сядет напротив меня, представится, и тогда наши виртуальные отношения станут чем-то реальным. Будут выставлены на свет здесь и сейчас. Основаны на чем-то одновременно более или менее осязаемом: на произнесенных словах.