Экран на стене продолжает листать фото, но теперь комната наполняется ещё и звуками.
«Правильное решение, Аннабель просто невероятно горячая штучка, — раздается из динамика грубый мужской голос. Я не знаю, кому он принадлежит. — Эвердин ты всегда сможешь поселить в соседнем доме. Когда трахаться с одной надоест, отправишься к другой».
«Она мне не нужна, — отвечает Пит уверенно. Его голос на записи не дрожит, в нем слышится пренебрежение. — Эвердин ничем не отличается от всех других, так что не велика потеря».
«Тогда готовь речь на предложение руки и сердца. Тебя ждет счастливая семейная жизнь».
Предложение руки и сердца? Счастливая семейная жизнь? Внутри всё сжимается, ломается, но я продолжаю стоять так же ровно, как и прежде.
Сноу молчит, изображая из себя случайного зрителя, на глазах которого разворачивается дюже интересная драма. Я не хочу при нем ничего выяснять, не хочу искать истины, мне достаточно того, что я слышала и видела.
— Ну же мисс Эвердин, почему же Вы не спросите у своего возлюбленного: правда ли это? — словно издеваясь, президент, складывает руки на груди. Он поворачивается к парню. — Пит, то, что мы видели и слышали, твои слова? Это не монтаж?
— Мои, — спокойно отвечает он, глядя прямо перед собой. — Это не монтаж.
Я хватаюсь за сиденье, потому что от его слов мир будто сползает в бездну. Так сползает со стола скатерть, когда её тянут вниз, неосторожным движением разрушая чью-то романтичную сказку: падая на пол звенят ножи и вилки, вдребезги разбивается хрусталь, гаснут свечи…
========== Глава 22. Мальчик и выбор не в его пользу ==========
— Уведите её, — командует Сноу, пренебрежительно отворачиваясь, и тут же обращается к Питу уже совсем иным тоном: — а нам с тобой надо серьезно поговорить.
Меня грубо подхватывает под локоть один из охранников и тянет следом за собой по коридору вниз. Я не пытаюсь сопротивляться: всё равно бесполезно. Как и бесполезно умолять президента о милости. Я сама заварила эту кашу, и сейчас меня волнует только одно, чтобы из-за моей глупости не пострадали Прим, Гейл и мама.
Мы преодолеваем пару лестничных пролетов, спускаемся на первый этаж, ключи гремят в руке стражника, противным лязгом бьют по вискам, и тут я замечаю, что охранник забыл закрыть за нами металлическую решетку, отделяющую камеры от центральной части подвала. Может ли это быть простым совпадением? Сильная мужская рука с такой силой тащит меня по коридору, что я еле успеваю за широкими шагами. Внезапно мы останавливаемся. Мужчина вытаскивает из-за пазухи нож и, отпустив мое запястье, толкает спиной в стену, вышибая из меня дух.
Холод проникает до самых костей, когда я ударяюсь о серый камень. Между мной и моим палачом не более тридцати сантиметров свободного пространства. Он поднимает нож, угрожающе приближаясь, а я застываю на месте, не зная, что предпринять. Ударить его коленом и бежать? Как далеко смогу я уйти незамеченной?
Я крепко сжимаю зубы, однако глаза не закрываю. Если мне и суждено умереть в этом подвале, то я собираюсь сделать это с достоинством. Я замираю в ожидании неминуемого конца, но едва охранник заносит клинок, вместо того, чтобы обрушить его на меня, он втыкает перо себе в бедро.
— Все время налево, четыре двери, — произносит он, скручиваясь от боли и оседая на пол. Я ошарашена настолько, что не успеваю даже вскрикнуть. — Беги!
Не зная, чем именно заслужила такое доверие, я благодарно киваю, и на онемевших ногах пускаюсь обратно к незапертой решетке. Все время налево! Я распахиваю первую дверь и попадаю в котельную. Как обезумевший раненый зверь, я несусь, словно за мной псы гонятся, хотя внутри коридоров тихо, и только глухо пыхтящие насосы качают кипяток по трубам во дворец.
Еще один поворот, и вот я уже на кухне, вернее, в кладовой, крадусь мимо мешков с овощами и фруктами, которые вижу впервые.
— Мисс? — рядом появляется крохотная девушка не старше тринадцати лет в голубой униформе. В коридоре, откуда я пришла, слышатся тяжёлые шаги. Несколько пар ботинок спускаются по лестнице, голоса становятся громче. Судя по всему — дворцовая охрана.
— Пожалуйста, — умоляю я её одними губами, прислоняя палец ко рту.
— Сюда, — показывает она на ряд больших мусорных контейнеров, открывая крышку. Я слишком устала и напугана, чтобы размышлять об ее намереньях, поэтому не задумываясь влезаю внутрь. Люк надо мной захлопывается, словно последний вбиваемый в крышку гроба гвоздь, и мне остаётся надеяться только на случай, на судьбу или на удачу. Существует ли она? Судя по тому, как мне везет, скорее всего, нет.
— Давай на улицу, через час мусорщики заберут, — раздается низкий голос, металл под ногами дрожит, и вагончик начинает двигаться.
Я упираюсь руками в стенки, перестав дышать, и судорожно придумываю, как бы сбежать. Меня предали все, кто только мог предать. У меня отобрали Гейла, заставив его не по своей воле затащить меня в ловушку, отобрали Пита, который давно стал игрушкой в руках президента и его людей, но я не дам им отобрать собственную жизнь. Пока мне есть за что бороться, я буду делать этого до последнего вздоха.
Желудок урчит, с самого утра у меня во рту не было даже глотка воды. Вокруг пахнет рыбными очистками и тухлыми овощами. Я, конечно, не неженка, и могу не кривясь терпеть, да и на многие вещи смотришь по-другому, когда на кону собственная жизнь, но нос рукавом все же закрываю.
Самая большая проблема, что я осталась без личных вещей, без денег и телефона в столице, где не знаю ни одной улицы. Понятия не имею, что делать дальше и как себе помочь, впрочем, одна мысль у меня всё же имеется. Если я когда-нибудь доберусь до этой Аннабель, то вырву ей все волосы, а пока мне остаётся лишь свернуться клубком и надеяться, что в этом проклятом месте найдется хоть один человек, который сможет помочь «Огненной Китнисс». Если, конечно, вспомнит…
Мусорный бак останавливается, и несколько минут я сижу, не двигаясь, прислонившись ухом к металлической стенке. Когда звуки с улицы стихают, я наконец решаюсь приоткрыть крышку, но она оказывается заперта. Я толкаю её раз за разом, упираясь плечом, но не могу сдвинуть ни на сантиметр.
Кому может потребоваться закрывать мусорный бак на замок? Беспомощно забившись в угол, я просто жду.
Спустя примерно час заслон резко открывается, и на меня сыпятся картофельные очистки. Я сжимаюсь, словно пружина, готовая дать отпор, но вновь вижу лицо молодой девушки, той самой, что помогла мне.
— Китнисс Эвердин? — спрашивает она тихо, и я киваю. — Пойдёмте со мной. Нас ждут.
— Кто ждет? — вылезаю я и припускаю следом за девчонкой, которая уже скрывается за широким забором из кустарника.
— Я сразу узнала Вас, мисс Эвердин, — тихо говорит она, сворачивая в подворотню. — Еще вчера среди прислуги прошел слух, что президент бросил Вас в казематы. Как Вам удалось сбежать?
— Мне… повезло, — вру я, потому как сама не знаю, откуда во дворце столько противников режима президента.
— Не бойтесь, мы поможем Вам спрятаться, — девочка хватает меня за руку, крепко обхватывая тонкими пальцами запястье. — Мои родители будут только рады помочь.
— Как тебя зовут? — отвечаю я, бросая, взгляд на её пальцы, сжимающие мою руку.
— Кассия, — тепло улыбается она.
— Красивое имя, — говорю я. Из его коры этого растения делают ароматный порошок. Мама говорила, что в Капитолии его называют «корицей».
Кажется, что мы бежим целую вечность, петляя узкими проулками мимо каменных стен в самом центре. Кассия ведет меня задними дворами, ловко перепрыгивая через бордюры и огибая мусорные баки. Наконец, она останавливается возле небольшого двухэтажного особняка, но вместо того, чтобы подняться вверх по лестнице, мы спускаемся вниз — в подвал. Она трижды стучит, и дверь открывает невысокая смуглая женщина. На вид ей около сорока, сзади за её юбку держится маленький мальчик, такой же кудрявый и темноволосый.