— Если то, о чем нельзя говорить вслух, свершится, считай, что каким-то тортом ты не отделаешься. А твой отец закатит банкет минимум на трое суток.
Пит рассмеялся. На том конце провода раздался протяжный стон.
— Да, как она? — спросил я, открывая дверь и пропуская жену с сыном вперед.
— Можешь спросить сам, когда Китнисс вернется домой, — ответил Пит. — Но в данную минуту клянется, что больше ни за какие уговоры не пустит меня даже на порог спальни.
Я рассмеялся.
— Бывай, отец, — попрощался я и положил трубку.
— Все хорошо? — тихо спросила Энни, осторожно обвив меня одной рукой.
— Китнисс — боец, они — оба бойцы, так что все будет нормально.
Я наклонился и прижал свои губы к ее, а потом резко отстранился. Будто школьник, своровавший мимолётный поцелуй под лестницей. Глупо, но эти простые жесты всегда вызывали внутри лавину эмоций, возможно, потому что такие нежности — то, чего я долгие годы был лишен. Энни смущённо улыбнулась.
Закрыв за собой дверь, я оглядел комнату, в которой на сегодняшний праздник собралась почти вся семья, и мое сердце наполнилось теплом. Все гости уже расселись полукругом в гостиной, позади которой стоял накрытый стол, к которому никто так и не притронулся.
— Добрый вечер и счастливого Дня Освобождения, — подняв руку, поприветствовал всех я. — Пит звонил. Сказал, что скоро будет. Китнисс в порядке и она с минуты на минуту готова произвести на свет еще одного Мелларка.
— Финник, — пихнула меня локтем в бок Энни. — Выбирай слова.
— Простите, я имел в виду «подарить миру» еще одного сорванца Мелларка, — поправил я сам себя и протянул Мэтью руку.
— Или девочку, — ответил он, сжимая мою ладонь в крепком рукопожатии.
— Или девочку, — обреченным хором подхватили остальные.
— Бедняжка. Мне хватило дня, когда родился Атлас, чтобы понять: больше никогда в жизни я не соглашусь на подобное, — сказала Алекс, приставив воображаемый пистолет к виску.
Атлас демонстративно возвел глаза к потолку и вместе с близнецами Уилла скрылся наверху. Ему двенадцать — он как раз вошел в тот прелестный возраст, когда можно начинать краснеть за слова собственных предков.
— А я просто нервничаю, — отозвалась Энни, и я крепче сжал ее ладонь.
— Это одна их тех картин, что Пит подарил нам на свадьбу? — указывая на противоположную от окна стену, спросил у жены Рай.
— Да, он сразу после возвращения из Капитолия эту серию рисовал.
Я повернулся, внимательно глядя на полотно. Картина на стене рассказывала о юноше, которого охватывают и любовь, и стыд, и боль… а еще надежда. Не знаю, что до сих пор потрясает меня больше, явный талант Пита или то, что сквозь полотна я единственный из присутствующих знал всю правду. Картины Пита — это его душа, спрятанная в штрихах, мазках и линиях. Чёрная и колкая, пока он жил в Капитолии. И ослепительно светлая сейчас. Как и моя. И поэтому я как никто понимал, некоторые секреты никогда не должны стать признаниями.
Спустя время, разговор переместился к Прим и ее медицинским исследованиям. Финн младший вместе с Нилом, сыном Китнисс и Пита, устроились на полу.
— Не звонил? — тревожно заламывая пальцы, спросил мистер Мелларк, глядя на играющих на ковре мальчишек.
— Все будет нормально, — успокоила его миссис Эвердин. — Китнисс не в первый раз рожает, поэтому они справятся.
— Ну что ж, чему быть, того не миновать, — вздохнул мистер Мелларк.
— Мэтью, — одернула его жена, глядя так, словно дыру в нем готова прожечь. — Опять ты за свое.
— Ну что, Мэтью?! — вскинул он руки. — У Рая — сын. У Уилла — близнецы-мальчики, у Пита тоже сын. Даже у Финника, хоть он мне и не родной, все равно сын.
— Я всегда любил вас как отца, мистер Мелларк, — откликнулся я, улыбнувшись своей фирменной широкой улыбкой, и он поднял руку в ответ.
— Мальчики — это, конечно, замечательно, но хоть бы одну девочку кто родил.
— Пол ребёнка зависит только от мужчины, так что вам не на кого пенять. — Сложила руки на груди Прим.
— А почему они не стали узнавать пол? — наклонившись к младшей Эвердин, тихо спросила Энни.
— Не хотели заранее расстраивать, если вдруг опять «не получится», — шепнула та, изобразив в воздухе кавычки, и демонстративно закатила глаза.
Минуты тянулись невообразимо долго, но вот, наконец, раздался долгожданный звонок в дверь.
Пит вошел, улыбаясь своей легендарной улыбкой. И хотя улыбался он часто, настолько особенная улыбка появлялась на его лице не всегда. В ней заключалась гордость от осознания того, что он отец. И я понимал, каково это.
Взглянув на играющих детей, я крепче сжал руку Энни — она повернулась и подарила мне одну из своих лёгких, едва заметных улыбок. Но я знал, как много стоило для этого пройти. Наше счастье стоило всех потерь. Стоило каждого дня, прожитого в кромешной тьме. И пусть для меня она началась раньше, чем для Пита, но его глаза, растерянные, хотя и храбрящиеся, я помнил до сих пор. Как и его решительность, с которой он задвинул свое «я» так далеко, что позволил разрушать себя добровольно. И я уверен, если бы ему пришлось пройти через всё вновь, он бы прошел. Опять оставил свою душу в Двенадцатом, чтобы душу той, кого все эти годы любил, сберечь.
Мысль о том, насколько Пит быстро повзрослел, и восторг от того, каким он стал, сколько в нем внутренней силы, разлились внутри теплым потоком, так что мне пришлось себя одернуть, потому что, уставившись на друга, я скалился как идиот.
— Отец, внучка у тебя… — улыбаясь от уха до уха, произнес Пит. Мистер Мелларк подскочил с места и на несколько секунд ошеломленно застыл. На губах его расцвела улыбка, а изо рта вырвался возглас облегчения. Он бросился к Питу, как тот, выставив руки перед собой, вдруг добавил: —…будет в следующий раз.
На секунду Мэтью завис, словно раздумывая, может, ему послышалось, но, взглянув на шкодливое лицо Пита, залепил тому подзатыльник. А потом изо всех сил притянул в объятия.
— Я люблю тебя, — коротко ответил он. — А остальное не важно.
В ответ Пит хмыкнул с очевидным недоверием, но светящиеся глаза выдали его с потрохами. Ведь это действительно не важно.
Вся семья собралась вокруг, чтобы поздравить новоиспеченного отца теперь уже двоих сыновей, оттесняя Пита все дальше к стене, похлопывая по плечу, обнимая, взъерошивая волосы, расцеловывая в щеки. Все вокруг расшумелись так, что в этом гомоне стало не разобрать слов. И показалось, будто время остановилось. Потому что вот оно — чувство настоящей семьи, ощущение, которое я давным-давно потерял и, наверное, должен был почувствовать себя лишним среди галдящих, как птицы Мелларков, но на деле вышло обратное. Пит заслужил таких людей рядом, готовых ради него на все. И я вдруг осознал, что горд быть их частью.
Разве мог я когда-либо предполагать, что мальчишка, которого я, сам того не желая, должен был сломить, станет отражением меня самого. Никто из близких так и не узнал, чего нам стоило улыбаться сегодня, потому что в нас разрухи столько, что хватило бы уничтожить Панем дважды. Мы выживали вдвоем, так что я понимал: после такого заново построить жизнь сложно. Практически невозможно.
Но у нас вышло. Это ли не чудо?
Я посмотрел на Пита.
— Я не стал бы ничего менять, — словно прочитав мои мысли, произнес он, зная, что только я мог понять весь тайный смысл.
— И я тоже, — ответил я и, глянув на устроившуюся с ногами на диване Энни, улыбнулся. — Идем, — я положил руку на плечо друга и повёл за стол. — Надо придумать стратегию, что делать с отцом, когда через неделю он снова осознает, что его план провалился.
— Теперь вся надежда только на тебя, Одэйр, — рассмеялся Пит, и я снова увидел в его взгляде проблески чего-то насмешливого, ребяческого, похороненного много лет назад под ночными огнями Капитолия. И в этом было какое-то волшебство. Словно я наблюдал за возрождением птицы Феникс, что раз за разом восстает из пепла.
И да, спустя два года они все-таки родили девочку.