- Теперь надо, чтобы он еще раз повторил, что ты хорошая, - сказал я. - Таким должен быть конец. Нашлось бы много охотников сделать из этого фильм. Ведь он хотел увидеть свою дочь. Теперь он должен произнести какие-то слова. Ты, кажется, разочарована?
Его увезли, а я вернулся в свое кафе; она шла за мной. Я вошел и сел, но не в темном углу, а у стойки; подошел официант и отвернул вентилятор от моего лица.
- У меня из-за тебя неприятности, - сказал он. - Кто-то накапал шефу, что я пою тебя в долг.
Я положил на стойку десять фунтов, и он принес мне пиво.
- Нет, - сказал я. - Коньяк.
- Какой?
- Не задавай глупых вопросов. У меня нет повода пить хороший.
Она сидела рядом со мной, а я смотрел на отражение ее лица; даже в тусклом зеркале она была по-прежнему хороша.
- Можно выпить с тобой?
- Не могу понять, зачем ты пьешь, - сказал я. - У тебя есть деньги, и в этом городе всегда найдутся люди, которые поверят всему, что ты им расскажешь о себе.
- Ты мне не веришь.
- Я не могу понять, что тебе было нужно от этого старика, - сказал я. - Конечно, он был сукин сын. Я часто видел, как он сидел и угощал других, а сам никогда не пил. Но я все равно не могу понять. Я никого здесь не понимаю, впрочем, до всех вас мне нет дела.
- За исключением одного человека.
- Я никогда этого не скрывал.
- Но ведь ты сам говоришь, что невысоко себя ценишь.
- Это верно, Но ты-то чего от него хотела?
- Тебе ведь и до этого дела нет.
- А если он не умер? Вся затея провалится?
- У него было два инфаркта.
- К чему же третий?
- Чтоб ты мне поверил.
- Я тебе верю. Но это ничего не меняет.
- Следующий раз я так обойдусь с собой.
- Ну вот. Насмотрелась дрянных фильмов.
- То, что ты увидел, не было фильмом.
- Самым худшим из всех, что я видел. И зачем ты распахнула платье, когда он кончался? Это что, как в Библии? Моисей, которому запрещено ступить на землю обетованную?
- Нет.
- Так в чем же дело?
- Ты сам мне говорил вчера вечером. О том, что хочешь написать рассказ о человеке, который идет по городу и умирает от желания. Ты сам придумал историю с платьем. А я тебе говорила, что это ерунда, но ты уверял, что из этого можно что-то сделать. Вот я и доказала, что это глупо.
- Вчера вечером я был пьян и совсем не помню, о чем говорил.
Я заказал порцию коньяка и стал вспоминать: когда начались схватки, я бросился к джипу, и тут все завертелось как в плохом рассказе; забарахлил мотор, я поднял капот, оказалось, что отсырели контакты, ведь машина стояла близко от моря. Зажег спички, подсушил, даже резина слегка обуглилась, и поехал к акушерке, но ее не застал. И в доме не было никого, кто бы мог мне сказать, что она поехала к другой роженице; я колотил в закрытую дверь, но никто не отозвался, и тут я вспомнил, что та девушка учится на врача, и поехал к ней. Только в этот момент я забыл, что четыре месяца не прикасался к Эстер, и когда она открыла мне дверь и я увидел ее, заспанную и теплую, у меня начисто отшибло память, а когда мы приехали, было уже слишком поздно; прошло много лет, но я знаю: получилось так только из-за того, что я ее очень любил и не хотел ей изменять; а еще из-за того, что я познакомился с тем парнем, ведь мы смотрим на женщину глазами другого мужчины, только так, ведь и Эстер я увидел, когда она стояла в центре зала и сотня мужиков пялилась на нее; в общем, все кончилось как началось, так и должно быть, конец всегда такой же, как начало; и все, что с болью совершается в отпущенное двоим людям время, начинается с боли и кончается болью. А те муки, которые начинаются болями матери и кончаются болью ее ребенка, умирающего шестьдесят лет спустя, называют также любовью, и, возможно, так и должно быть. Только теперь умирают без боли, а возможно, и рожать будут без боли и невинность терять без боли.
- На мой взгляд, это будет уже неинтересно, - сказал я.
- Почему ты мне не веришь?
- Подожди немного. Может, еще немного выпью и начну тебе верить. Вчера ведь я верил в эту историю со стариком.
- Она тебе и сейчас нравится?
- Нет, - сказал я. - Он должен был под конец что-то сказать. Нет, не о жизни и смерти. А так, что-нибудь совсем неважное, что оказалось бы важным.
- Ты уже придумал?
- Нет. Меня это больше не занимает.
Я заказал еще порцию коньяка и думал о том, что мы застали, когда вошли ко мне в дом. А через три дня я ушел оттуда, и, к счастью, она не стояла на дороге, там, где я обычно ее подбирал. И, к счастью, я не увидел, как другой мужчина сажает ее в свою машину, которую она остановила. И больше я никогда не был ни у нее, ни в том доме, только однажды проезжал мимо, это было в сезон дождей, я был один в машине и ехал не в пустыню, а в противоположном направлении. И я даже не заметил того дома, где я убил Эстер и ребенка; я просто ехал сквозь дождь и думал, как бы вернуть долг в кафе, где сейчас сижу; и это было, пожалуй, единственное, что мне понравилось во всей этой истории.
- Еще порцию коньяка, - сказал я.
- Быстро пьешь.
- Не сидеть же здесь всю ночь.
- Ты все равно не спишь. Лучше посиди со мной.
- Хорошо. Посижу с тобой. Я говорил уже, что у тебя зеленые глаза и сладкие губы?
- Ты пьян,
- Тебе же лучше. Буду повторять это всю ночь.
- Но не будешь мне верить.
- Не знаю. Может быть, я даже люблю тебя.
- Только завтра ты об этом забудешь.
- Возможно. Ведь забыл же я об этой истории со стариком. Я все забываю.
- Потому что пьешь.
- Нет. Я пью, потому что не хочу этого помнить. Я не говорил тебе, что он должен был сказать под конец?
- Нет. Ты был пьян. Ты только сказал, что это должно произойти на лестнице, я должна подать ему руку, а он - ухватиться за нее.
- А он и вправду говорил тебе, что ты хорошая?
- Да.
- Но я-то этого не говорил.
- Нет, Ты вчера вечером говорил только, что не любишь новые книги, и объяснил почему. Сказал, что в них нет женских образов. И что мужчинам больше не нужны женщины, и вся эта литература - литература невропатов-гомосексуалистов. И что тебя не интересуют трагедии проституток и алкоголичек.
- Да, это так.
- Сказал, что тебе не хватает святых женщин.
- Одна из них всегда со мной. Но она во мне.
- Расскажи про это.
Я устал, и мне не хотелось больше пить. Я понимал, что уже не напьюсь и завтрашний день будет ужасным. Я расплатился и обнаружил, что у меня еще остается на кино.
- Нет, Эстер, - сказал я. - Я устал. Целый день пытаюсь выдумать какую-нибудь историю о тебе и о ребенке, который мог бы у нас быть. Но ничего не получается.
1966