мы немного посидели с задумчивым видом, и пришли к выводу, что возвращаться домой нам нелюбопытно.
а тут еще Серега, Славин однокурсник, застрявший с нами из коммерческих побуждений, сказал: «Да ладно, деньги – не вопрос. Помоги мне чулки продать, а то пока идут слабовато - прибыль разделим…»
так я, неожиданно, обнаружил себя полнейшим мизераблем, стоящим на варшавском базаре у картонной коробки с разложенными чулками – и бубнящим:
«Панчохи-панчохи-панчохи! Проше, паньство, панчохи! Тши тыщенцы злотых, пани! Проше, панчохи!»
… за эти базарные дни я обучился нескольким польским фразам, познакомился с разными людьми, побеседовал с профессоршей русской литературы о Толстоевском (и не без толку – взяла три пары!) – и, в конце концов, обрел стопку zlotych и даже попробовал Иностранного Пива.
Купив пакетных супов и хлеба, мы (я не говорил разве, что нас было двое, с Надей-женой, нет?) выбрались из Варшавы и с легкостью автостопировали до Кракова, изучая по пути польские пейзажи и нравы. А фраза «Мы – пилигжимы! Едем до Папежа Римскего!» оказалась крайне полезной, открывая нам христолюбивые сердца польские.
…
Про Краков нам рассказывали, что он чудесен; так и оказалось – особенно в те времена, когда штукатурка еще не коснулась прекрасных неровностей Восточной Европы. В самом центре средневекового города находились два монастыря, доминиканский и францисканский.
«Пошли к францисканцам? Франциск Ассизский нормальный такой тип был, со зверюшками разговаривал…»
отловив монашка с подходящей физиономией, мы опробовали на нем нашу безотказную мантру: «Есмо пилигжимы… Чекамо пшиятелей из России, после идемо в Ченстохову, до Папежа…» -
успешно.
ночлегом нам была выделена зала с латинским названием (забыл каким), с постеленными на полу матрасами и кучей непонятных книжек и религиозных предметов. Смущаясь, занявшийся нами монашек попросил нас воздержаться в монастырских стенах от плотского соития, а то братии будет нервно – и получил в том все уверения…
вечером к нам пришел отец Юзеф. Отец Юзеф хорошо говорил по-русски, был мил и приятен, и собирался в Боливию заменять убитого коммунистическими партизанами миссионера («А знаете, как меня будут звать в Боливии? Падре Хосе, вот так-то!»).
… падре Хосе угощал нас мороженым.
«Co to?», спрашивает чехословацкий пограничник, держа в руках наши внутренние паспорта граждан СССР. “ Ked idete?”,
«Мы… ну... туристы», и я показал на наш драный грязный рюкзак, один на двоих, выданный ксендзами взамен украденного.
«А… где штамповать?», потерянно спросил по-русски пограничник.
«А… нам ничего, нам не надо!»
«И как вы… приехали… в Польску?»
«Как паломники…»
"Prosim”, сказал чех, показывая рукой в сторону охраняемого им государства.
… как так вышло – я до сих пор в недоумении.
Вот это да! Получилось! В отличнейшем настроении мы машем руками, и, конечно же, сразу останавливается машина и везет нас по милым словацким Татрам, среди деревушек и пасторалей.
… а в первом городке, тьфу ты, черт, ну что такое! Оказалось, что наши злотые никому не нужны и обменять их в Чехословакии нельзя.
зато два суповых пакетика еще остались.
Уверенность, что все будет хорошо приводит к тому, что все становится хорошо. Звучит, конечно, подозрительно – но я не раз видел, как мир помогает человеку с легким сознанием…
… довольно долго мы ездили автостопом по Чехословакии, и почти каждый день нас кто-нибудь кормил (чаще всего в ресторанах), или предлагал денег, без всякой просьбы, просто услышав нашу историю. Вообще, окрепшая к середине девяностых неприязнь к русским была тогда еще не так сильно развита – с нами часто (в ответ на мою попытку переделать речь вкраплениями местных слов под «общеславянскую») переходили на незабытый еще со школы русский, с приятным мягким акцентом – и вообще нам доброжелательно удивлялись. Через 10 лет от этого не осталось и следа…
ночевали мы на кемпингах, где охранялся только автомобильный въезд, «рецепция» - пешком же можно было зайти с любой стороны, и поставить палатку, затерявшись среди (западногерманских, в основном) туристов. В кемпингах были душ, кухня с газовой плитой – и разной степени приятности компания на вечер.
… и все же, однажды нам пришлось несладко. Устав от постоянных переездов, мы решили пожить несколько дней в Татрах, забрались подальше, нашли подходящий кемпинг – и на следующий день проснулись от легкого голода. Уже несколько дней, вместо утреннего «чая», мы пили собранную в горах душицу, подсластив ее украденным (увы) на одной из кемпинговых кухонь сахаром; теперь же нам приходилось искать грибы и ягоды; внимательно присматриваться к кухням в поиске оставленных картошки, лука и т.п.; подходить к благодушно развалившимся с пивом в своих шезлонгах немцам и спрашивать, не осталось ли от их пикника чего лишнего (вспышка высокомерного изумления); на третий день (места были чудесны, прогулки – прекрасны) мы были спасены голландцами –
проводящими вакации, катаясь в своем микроавтобусе, и взявших нас до Праги; по дороге я, восхищенный возможностью много говорить на своем довольно корявом тогда английском, говорил – увы, много. И, как я теперь понимаю, наверняка утомил юную пару, отправившуюся вдвоем в романтическую поездку на недавно открывшийся таинственный Восток - рассказами о чудовищных преступлениях коммунистического режима и прочих жутко серьезных материях –– но они оказались терпеливы. Кстати, бесцеремонностью отличались не только мы – в каком-то маленьком чешском городке совершенно непонятная девица подошла к нашему фургончику и спросила: «Вы из Голландии? О, круто! А можно я с вами в Голландию поеду? Подождите, только за сумкой сбегаю!» - на искаженных вежливыми улыбками голландских лицах явственно прочиталось «Нет, ну еб же ж!»
и вот мы в Праге.
Позже, повидав другие места, я побывал снова в Праге, и она мне как-то не показалась: весь этот разноязыкий галдеж в центре, и фотовспышки в соборе Святого Витта, но тогда – мы были впечатлены. Да и Прага была другой. И да, это действительно очень старый и красивый город.
… главное же для безденежного существа, оказавшегося в большом незнакомом городе – это найти правильное место. В те времена им был Карлов Мост, старинный пешеходный мост через Влтаву, со статуями чешских королей. На Мосту игралась музыка, продавались безделушки – и просто приятно сиделось и гулялось. Посидев и погуляв, мы встретили Маркуса, и, среди прочего, завели разговор о Справедливости. .
«Вот, к примеру, ты распиздяй – и я распиздяй. Но у тебя деньги есть - а у меня нет. Причем происходят оба этих факта по причинам не зависящим ни от тебя, ни от меня – пример фатальной, несправедливой предопределенности!»
с немецкой обстоятельностью Маркус задумался, подвергая этот тезис логическому анализу - а после ухмыльнулся, и сказал:
«Я думаю, что ты прав!», и выдал нам 10 немецких марок (около 5$), немыслимую сумму (которую мы долго не решались поменять, да так и увезли в Москву).
вечером, нас привели на сквот. Сквот (старый расселенный дом, занятый, squatted, сборищем международного отребья) стоял на холме над Влтавой, недалеко от моста. В нашей, общей, или гостевой, комнате спало человек десять… У старожилов же были свои, отдельные комнаты.
в одной из них жил невероятной (лет сорока) древности немец Штефан. Утром он выходил и садился в углу с невыразительным лицом, с бутылкой пива в руках - посидев, вздыхал: «КАК охуенно скууучно!», и уходил к себе. Из дома он, кажется, выходил только за пивом – и к вечеру (пиво, гашиш) глаза его начинали поблескивать.
А нам было непонятно: скучно? В Праге? – мы бродили целыми днями по улицам и совсем не скучали - разглядывали статуи в нишах, сидели в старых дворах среди бурых, коричневых, серых осыпающихся стен, часами кружили по улицам – или просто сидели на траве в парке и смотрели на людей…