Выбрать главу

— Спроси у бортов.

— Борты, я 85178, кто обходил засветку в районе Томска? — скороговоркой запросил Володя. — Как там обстановка? В эфире повисла тишина. Потом, после долгой паузы, послышался голос: — Лучше вернись.

— Не понял, — переспросил Володя. — Что, не пройти?

— Она выше двенадцати. И все растет… хор-рошая!

— Вот спасибо! Обрадовал.

— 85178, я Кемерово — контроль, — зазвучал в эфире голос диспетчера. — Борты предупреждают: в районе Томска фронтальные грозы, высота верхней кромки двенадцать тысяч, рекомендовали обходить севернее.

— Кемерово-контроль — вмешался борт — севернее, по нашим средствам, еще хуже, там не пройти уже, пусть попробуют югом… если топлива хватит. Я пролез на 12100, но за мной уже закрылось.

— Это кто — 373-й?

— Да, Кемерово, я 85373-й, направляйте борты в обход югом!

— Слышали, 178-й?

— Кемерово-контроль, я 85178, рекомендации принял, разрешите обход югом по своим средствам.

— Хорошо, 178-й, разрешаю по своим средствам, южнее трассы. Выход из зоны доложите.

— 178, обход югом разрешили, выход доложу. — Станислав Иванович вновь прилип к «голенищу». — Курс двести двадцать!

— Беру двести двадцать. Самолет повернул на юго-запад.

Уже пересекли южную трассу, что через Новосибирск, а края засветки, левого, южного края, все не было видно. Самолет и Гроза придвигались друг к другу… — Курс двести! — Станислав Иванович нервничал.

— Беру двести.

— Как бы его на восток не повернуть.

— Да уж, она перекрывает нам пищевод скорее, чем мы доворачиваемся.

— Курс сто восемьдесят!

— Беру.

— Давай-ка я сам, — штурман вылез из локатора и взял рукоятку автопилота. Горизонт приблизился: яркие, разноцветные вспышки молний, сливающиеся и пересекающиеся, освещали чрево Грозы. Внутри все тускло полыхало, то ярче, то слабее; высвечивались крутые бока облачных громад; полотнища насквозь прозрачных слоистых облаков, пересекая тучи по нескольким горизонтам, строгими светлыми линиями перечеркивали стены мрачных ущелий; отблески молний золотили кисею перистой облачности. Резко и неестественно меняющая свою яркость луна, освещая верхнюю кромку, контрастировала с тусклыми бликами вспышек снизу. Она висела невысоко над краем обрывающейся стены, край которой, серебристый в лунном свете, резко оттенял черноту отвеса. Внутри бушевала сложная, кипящая огнем жизнь. А вверху, на просветленном луной небе обозначались неяркие звезды.

Самолет и стена облаков сближались. Вышли из зоны Кемерова, связались с Новосибирском: — Новосибирск-контроль, 85178, в вашей зоне, 10600, обхожу засветки южнее трассы, разрешите еще на юг, километров… восемьдесят. Новосибирск помолчал, потом принял нас под свое руководство: — 85178, я Новосибирск-контроль… ваше место: азимут сто двадцать пять, удаление сто девяносто. К Прокопьевску подходите. Долго еще рассчитываете обходить?

— Да пока прохода не вижу. Стеной стоит.

— Ясно, 178-й, слежу за вами. Напряжение в экипаже возрастало. — Так и топлива может не хватить. На Москву под нашу загрузку заправлено в обрез, 33 тонны, полетный вес максимальный …

— Занять, что ли 11600? — предположил Паша Рыгин, наш бортинженер.

— Не вылезем, еще час минимум вырабатывать топливо. Тяжелая машина. И за бортом всего сорок три градуса… Не полезет.

— А что делать. Фронту конца-края нет… а по верхней кромке все ж можно проход найти. Запас по углу три с половиной градуса… может, вылезем? — Володя мучительно искал выход.

— Ну… Проси, — решил я после короткого раздумья.

— Новосибирск, 178-й, разрешите занять 11600.

— Минутку… 178-й, набирайте 11600. Паша по моей команде плавно установил двигателям номинал. Машина начала осторожно наскребать высоту.

Тяговооруженность, конечно, штука хорошая, но всему есть пределы: с таким весом самолет еле поднимался: скороподъемность, ну, три метра в секунду. Тяжело, с таким весом, при такой жаре за бортом, лезть выше 10600. Но…

Но не возвращаться же. Пойдет анекдот, как Ту-154 из-за грозы вернулся в аэропорт вылета. Да ни один начальник нам не поверит, и оправдывайся тогда за возврат, за сожженное топливо… а гроза — ищи-свищи. Ни разу еще Ту-154 не возвращался из-за невозможности обойти грозу, да еще не в горах, а над равнинной Сибирью.