— Воспари-и-ли…
Так это словечко и прижилось в моем лексиконе; капитан же больше на моей памяти «козлов» не допускал. Он вообще летал классно.
С моим приходом в экипаж началась учеба. Я взлетал и садился, садился и взлетал, а экипаж, в свойственной ему манере, с шуточками и прибауточками воспитывал молодого правого летчика. Делалось это изысканно и не обидно. Да у меня и самого с чувством юмора все в порядке; через месяц я влился в экипаж, как век в нем работал. Через пару месяцев, с такой школой, я летать на Ил-18 научился.
Когда командиру хотелось потренироваться, он просительным голосом нежнейше предлагал: «Можно, я сяду?» Или «Не желаете ли Вы, сэр, отдохнуть?»
Куда ж денешься; я отвечал что-то вроде: «Всенепременнейше» или «Со всей любезностию» — и отдавал управление. Иной раз, под настроение, на такую просьбу я нагло отвечал: «Рубль!» Капитан со вздохом лез в карман и молча протягивал целковый. Я брал, зная, что через пять минут он все равно на мне отыграется.
И точно, после заруливания он вдруг с горящими глазами предлагал:
— А давай — в шмен! Мои — первая, третья, четвертая!
Это означало сравнить цифры на номерах вытащенных из кармана случайных купюр. У него почему-то сумма названных цифр всегда была больше моей. И рубль перекочевывал обратно в его карман.
Иногда в полете он вдруг загорался:
— Давай споем! Ты — первым, я — вторым… нет, я — первым, ты — вторым… — и подбирал тон: «Краси…» — и ниже в терцию: «Краси…» и я тут же с чувством подхватывал: Красива Амура волна,
И вольностью дышит она… Больше ни он, ни я слов не знали. Или пели «Шумел сурово брянский лес» — на два голоса, либо «Гулял по Уралу Чапаев-герой». Я с удовольствием, в полную силу подпевал, а ребята только головами качали — но иной раз, когда сон наваливался, пение как-то будоражило экипаж и помогало преодолеть дрему.
Пение это было нам знакомо по художественной самодеятельности: в бытность мою на Ан-2 в Енисейске я руководил художественной самодеятельностью своего Енисейского авиаотряда, а Шевель в это же время руководил самодеятельностью красноярцев, основных наших конкурентов на ежегодных смотрах. И надо было видеть Александра Федоровича (в миру — просто Сашку Шевеля), декламирующего со сцены штампованные стихотворные опусы партейного пошиба, поющего в хоре, участвующего в сценках… только играть он ни на чем не умел. Но как же он зажигал зал!
Так что в длинных ночных полетах пение нам очень помогало не спать.
Впрочем, с Шевелем разве уснешь… Шутки, розыгрыши, анекдоты, пари, фокусы, предложения «махнем не глядя», песни, стихи, декламация капитаном наизусть целых страниц из «Тараса Бульбы» — все это ничуть не мешало нам делать свое дело. Все делалось шутя, в одно касание, вдохновенно. И только когда уж совсем, уж слишком загибалось что-то необыкновенное, Леша сзади ворчал с радостным восхищением: «Ну, золотая рота…»
Особый случай, когда к нам подсаживался проверяющий, как правило, высокого ранга. То, что у нас все от зубов отскакивало — это само собой. Но… это ж в наш артистический экипаж попадал зритель!
Это было действо. Контрольная карта декламировалась с пафосом. Щелчки тумблеров звучали мелодией. Организованный, до блеска отполированный экипаж показывал товар лицом. Команды отдавались как на крейсере во время боя. Глаза у капитана полыхали демоническим огнем. У проверяющего тек между лопатками холодный пот… На послеполетное, под козырек, «Товарищ командир, разрешите получить замечания к экипажу» истаявший в эмоциях чин только махал рукой… а потом в кабинете командира отряда, вытирая пот со лба, произносил:
— Как, говоришь, фамилия командира? Шевель? Еврей, что ли? Нет? Ну, видать, из тех краев… арти-ист… И экипаж тоже… Нет, хватит, больше ни с кем из ваших не полечу. Школу видно!
Шевель, кстати был родом из Керчи.
Одно время к нам аж зачастили проверяющие из министерства — и все в наш экипаж. Видать, слухи пошли, что вот, в Красноярске есть такой командир Ил-18, такой сбитый у него экипаж, что хоть за образец бери — и на плакат. Так что показать товар лицом мы могли. Мы работали красиво. И, может, с тех полетов в шевелевском экипаже зародилось во мне такое вот, может, чуть хвастливое желание: показать им всем, как ЭТО делается. Может, я тоже чуть-чуть в душе артист. Только шевелевской раскованности, иной раз на грани фола, мне явно не хватает.
Легкий, веселый, экзальтированный характер командира поддерживал прекрасный настрой в экипаже. Это была сплошная разрядка, и если по роду своей работы мы и попадали иногда в ситуации, то у меня в памяти не осталось о них воспоминаний.