Седовласый мужчина смерил Карасу оценивающим взглядом.
— Речь идет не просто о банальном заговоре, — проговорил он. — Будь это борьба за власть или награды, дележ выделенных на содержание города средств… я бы мог понять. С таким мы сталкивались много раз.
«И сами принимали в этом участие», — подумал Карасу.
— Но, судя по дошедшим до нас сведениям…
«…Хотел бы я знать их источник».
— Все намного сложнее и опаснее. Преступление заключается не в использовании наших идеалов в личных, корыстных целях…
«Что случается постоянно».
Карасу порадовался, что полковник не обладает способностью читать мысли — сохранять серьезность стоило больших усилий.
— …Но о полном отрицании целей и идей существования Карбоблона!
Карасу постарался придать себе возмущенный вид.
— Невозможно!
— Невероятно, но это так, — заключил командующий гвардией. — Я думаю, тебе, Карасу, неоднократно доказывавшему свою верность истинным идеалам Света, не следует объяснять, насколько гнусно и отвратительно это извращение — оспаривать необходимость защищать мир от порождений Тьмы.
— Вы хотите, чтобы я занялся поиском предателей? — предположил капитан.
— В этом нет необходимости, — ответил полковник. — Ты нужен нам как опытный гвардеец, а не плохой соглядатай. Достаточно того, что ты осведомлен об опасности и будешь осторожен. В особенности, осторожен с близкими тебе людьми. Я слышал, с тобой живет сестра…
— Мы не родня, — быстро сказал альбинос, — я подобрал ее на улице семь лет назад. Во время вороньего пира.
— Что тебя связывает с этой девчонкой?
— Она мой друг. Ты ведь знаешь, что такое «друг»?
— Ты уделяешь слишком много времени и сил своей… дружбе, — полковник смерил Карасу неприязненным взглядом. — Разумнее надеяться только на себя.
— Дружба бывает надежной, — возмутился Карасу.
— Правда? — полковник улыбнулся. — Неужели тебя ни разу не предавал человек, которому ты доверял?
— Если смотреть на все с такой точки зрения…
— Если все зависит только от точки зрения, — перебил командующий, — то любовь и ненависть — всего лишь две крайние формы самообмана.
Карасу промолчал.
— Вы свободны, капитан, — после неловкой, долгой паузы проговорил полковник.
***
У ворот, прислонившись спиной к деревянной полосатой будке сторожки, стоял Судзумэ. В согнутой руке он держал кружку с горячим чаем.
При виде Карасу юноша выпрямился и смущенно улыбнулся.
— Отдыхаешь после тяжелой работы?
Карасу оглядел лежащие на улице трупы, покрытые глубокими ранами. Судзумэ перехватил его взгляд и нервно кивнул.
— Мы не позволяем им защищаться, — произнес Карасу. — Они умирают, чтобы мы могли наслаждаться видом крови. Если мы забудем, как выглядит чужая кровь — исказится смысл нашего существования.
Судзумэ внимательно слушал.
— По-твоему, обязательно заставлять невинных страдать? — спросил у него капитан.
— Воин живет войной. Война живет страданием людей. Мы — воины, живем чужим страданием, — отчеканил новобранец.
«Должно быть, решил, что это какая-то проверка».
Удостоившийся личной аудиенции у командующего гвардией, новобранец гордился собой и охотно начал отвечать на вопросы, почти дословно пересказывая устав Карбоблона.
— Чужая смерть дает нам жизнь, — продолжил говорить Судзумэ. — В былые времена воины убивали своих врагов. Но для Объединенного Царства, лишенного внешних и внутренних конфликтов, в этом больше нет необходимости. Мы смогли избавиться от промежуточного звена между нами и смыслом нашего существования. Вороний пир — подлинная, лишенная покровов и лжи сущность страдания, самопожертвования и подвига.
«Увидел это и ворон. Захотелось ворону, чтобы сова выкрасила его в такой цвет, чтобы среди птиц не было ему равного…»
— Как насчет сострадания или милосердия? — продолжил капитан, увлекшись разговором. — Разве оно не является источником нашего существования?
— Милосердие, сострадание? Сострадание — это слабость, оно «разносит заразу страдания», — процитировал Судзумэ.
— Нет! — сквозь зубы прошипел Карасу и яростно стиснул кулаки. — Сострадание — это сила, возвышающая нас над животными! Зверь не может позволить себе сострадать. Животное способно заботиться лишь о защите себя и своего потомства…
Новичок расширенными от изумления глазами наблюдал за своим начальником.
— Мы — сильнее. Мы можем не только защитить себя, — выкрикнул Карасу, — у нас достаточно сил, чтобы защитить и сохранить все, что пожелаем. Милосердие может позволить себе только сильный. Оправданная жестокость и рационализм — удел трусов и ничтожеств!
— Твои слова… полностью противоречат идеям Карбоблона, — прошептал юноша.
Карасу задумался над тем, что обсуждали в его отсутствие Судзумэ и командующий гвардией. Не дал ли полковник тайный приказ новобранцу устранить своего опасного напарника, если тот выдаст себя бунтарем? Судзумэ напрягся, отступил на шаг и с заметным усилием заставил себя разжать кулак, сомкнутый на рукояти меча.
— Я не отрицаю необходимости существования гвардии, — проговорил Карасу. — Я лишь ставлю под сомнение наши методы.
— Не нам судить…
— Не нам судить, — подтвердил альбинос. — Но нам быть осужденными.
Судзумэ пожал плечами.
— Я не рассчитывал на то, что служение Свету будет легким или приятным делом.
— Отрицание Тьмы вовсе не значит служение Свету, — хмыкнул Карасу. — Оно значит только отрицание Тьмы.
— У вас очень интересная точка зрения, капитан.
Карасу помолчал и, тщательно обдумав ответ, тихо произнес:
— Я просто очень уставший человек.
«Поспешил ворон на встречу к сове…»
***
…У входа в рощу скорби лежали поросшие мхом плачущие камни. Окруженный их стонами и рыданиями, Карасу вошел в обитель мертвых.
Закутанная в грязный плащ сгорбившаяся фигура стояла у хурмы, чьи ветви вместо листьев укрывали человеческие волосы, грязными русыми прядями свисающие до земли. Дерево окружало мерцающее синеватое свечение, напоминающее болотные огоньки.
— Правда, что такие деревья вырастают там, где пролилась кровь воина, ставшего жертвой предательства?
— В таком случае, на месте города должен вырасти лес, — Карасу покачал головой.
Сова неловко вытянула деформированное крыло, на сгибе которого выступала человеческая ладонь, и прикоснулась рукой к ветке хурмы.
— Это приносит неудачу, — предостерег Карасу.
— Я оставила тебе послание, потому что хотела поговорить откровенно.
Гвардеец равнодушно пожал плечами.
— У тебя всегда есть такая возможность, — напомнил он.
— Несмотря ни на что, ты прислужник Карбоблона.
— Кажется, я понимаю, зачем было назначать мне встречу здесь, — Карасу кивнул. — Ты захотела поговорить со мной в своем истинном облике, чтобы показать то, что нас разделяет?
— Прими и ты свой истинный облик, — попросила сова.
— Не выйдет. Любой мой образ одинаково ложный и истинный. Если ты желаешь говорить со мной — говори.
— Но…
— Никаких «но». Как сегодня мне сказал один старый друг: «если все зависит от точки зрения — любовь и ненависть просто две крайние формы самообмана». Если ты не можешь возненавидеть меня сейчас — не сможешь этого сделать никогда.
— Я вовсе не хочу ненавидеть тебя!
— Зачем тебе понадобилось устраивать это представление? — он похлопал рукой по сумке с костями. — Из окон Ями прекрасно видна наша штаб-квартира…
Сова отвернулась, спрятав под капюшоном уродливую голову.
— Чего ты хочешь добиться, уничтожив Карбоблон? — нахмурившись, спросил Карасу. — Тот знак разрушения, что ты начертила, вполне способен был оставить на месте здания раскаленную дыру.
— Я хочу… их всех убить!
Карасу вздохнул.