И во второй раз Ахмадбек оторвал парня от земли, словно мешок с соломой, и рывком дернул на себя с такой силой, что тот проскочил несколько шагов вперед. От кипевшего в нем гнева Мухаммадмурад громко сопел.
— О, чтоб ты свернул себе шею, негодник! — узнав при свете луны парня, на чем свет стоит принялся честить его старик. — Как посмел ты, богоотступник, поднять руку на Ахмадбека?! Будь прокляты кости твоего деда! Чтоб черти плясали на твоей могиле, несчастный!..
И тут произошло такое, что старик ошарашенно умолк.
— Нет!.. — во весь голос закричал Мухаммадмурад.
Его крик на какое-то мгновение заглушил все звуки долины и, отразившись от горных кряжей на той стороне Ванча, долго разносился эхом окрест.
— Нет! — еще раз вскричал молодой борец. — Вы будете бороться со мной по-настоящему!
Подскочив к Ахмадбеку, он рванул его за поясной платок, но Ахмадбек, изловчившись, сам ухватил обеими руками Мухаммадмурада за кушак и, опустившись на одно колено, как это делают штангисты, беря последний и самый тяжелый вес, поднял молодого пахлавона и завертел над собой.
Не переставая крутить его над головой, Ахмад приближался к току. Мухаммадмурад беспомощно болтал руками и ногами в воздухе, словно ребенок, с которым забавляется отец. Старик сторож замер на месте, широко раскрыл рот. Наконец, стукнув палкой о землю, он воскликнул:
— Молодец, Ахмадбек! Чтобы твоя голова не ведала забот! Ты воздал этому наглецу по заслугам!
Приблизившись к вороху соломы, Ахмадбек швырнул в нее Мухаммадмурада…
Шагая назад к карагачу, Ахмадбек удивленно оглядывался по сторонам, будто в поисках чего-то. Ему казалось, что где-то поблизости громко свистят несколько человек. Он остановился, крепко зажал уши ладонями и только тогда понял, что свист этот раздается у него в голове точно так же, как двадцать четыре года назад, когда он был контужен разрывом дальнобойного снаряда.
Ахмадбек встревожился, что к нему ни за что ни про что вернется давно оставивший его недуг. Однако сердце постепенно стало биться ровнее, гул и звон в ушах проходили и четверть часа спустя и вовсе исчезли.
— На, выпей холодного чая, — протянул ему Назар-бобо черный от копоти кумган.
Ахмадбек сделал несколько глотков и посмотрел в сторону хирмана.
— Где он?
— Пошел вниз, отряхиваясь от соломы, как пес. Хоть он и внук моего брата, но спасибо тебе, Ахмадбек. Молодец, ты хорошо проучил его. Ах, бродячий шакал, — обернувшись в сторону реки, выругался старик и, стуча посохом, удалился.
Запоздалые сверчки словно нехотя продолжали свою унылую песню. Со стороны двора, где происходил туй, не доносилось ни звука. Запахи мяты, обмолоченного зерна и соломы приятно щекотали ноздри Ахмадбеку.
Он обошел вдоль и поперек весь хирман, желая попрощаться с дедом, но того нигде не было. «Ладно, утром встретимся», — сказал самому себе Ахмадбек и в задумчивости зашагал к кишлаку. Пройдя шагов сто, он вдруг повернул и направился вниз к реке.
Старик стоял на склоне под деревом.
— Где он? — спросил Ахмадбек.
— Вон, гляди.
Мухаммадмурад сидел на камне у самого берега Ванча.
— Плачет, шакал, чтоб ему шею свернуть! — выругался старик. — Паршивец!
В свете луны хорошо было видно, как Мухаммадмурад снял рубашку и начал разуваться. Ахмадбек попрощался со стариком и отправился домой.
«Искупается, поостынет… Говорят, вода Ванча целительна…» — подумал он.
Круг луны достиг середины небосклона. Умолкли и последние сверчки. По всей долине разливался лунный свет, и рокотала река.
1968
Перевод Ю. Смирнова