«Долой империализм!» — доносилось со всех сторон. Махмуду захотелось броситься к двери, выбежать и влиться в поток демонстрантов. Вдруг вдалеке он заметил людей в красных фуражках. Они то собирались вместе, то расходились, окружая толпу со всех сторон. И тут он вспомнил слова диктора: «Собираться группами на улицах запрещено». Неужели что-нибудь произойдет? Неужели полиция вступит в борьбу с этой огромной толпой?
Махмуд, как бы пригвожденный к месту, со страхом наблюдал за происходящим. Мысль выйти на улицу, присоединиться к демонстрантам окончательно покинула его. В его голове промелькнули картины кровавых событий:… вот разгневанная толпа сокрушает все на своем пути, столкнулись две силы, реки крови текут по улицам. Смерть витает над окровавленными телами…
У Махмуда потемнело в глазах. Шум достиг своего предела: «Долой империализм!», «Долой тех, кто заставляет голодать народ!», «Вперед, не бойтесь смерти!» — слышалось отовсюду. Неожиданно раздались выстрелы. Толпа заметалась. Люди побежали, рассыпаясь по переулкам, прячась во дворах домов. Полицейские оцепили улицу и, стреляя, бросились в толпу, нанося удары дубинками направо и налево.
«Долой империализм! Долой врагов народа!» — доносилось отовсюду.
Синеблузники шли во главе демонстрации. С глазами, полными ненависти, пренебрегая смертью, они громко пели, а пули настигали их, и они падали, обагряя землю кровью. Один из упавших продолжал кричать: «Долой империализм!» Люди метались. Полицейские отступили перед этой бушующей людской лавиной. Махмуд стоял у окна и, содрогаясь, смотрел, как поднимали раненых, клали их у обочины мостовой и перевязывали. Вдалеке проревела сирена скорой помощи, ее страшный вой вселял ужас. Поток людей нарастал и, сметая все на своем пути, двигался вперед. Пули продолжали свистеть, раненые падали, земля обагрялась кровью. Махмуд не мог оторваться от этого жуткого зрелища. Вдруг взгляд его упал на большую лужу крови. Красными ручейками растекалась она по черной мостовой и тоненькой ниточкой текла по желобку трамвайного рельса.
Глаза Махмуда устремились вдаль. «Какую прекрасную статью можно было бы написать об этом грандиозном сражении!». Это была бы блестящая, зажигательная статья, которая вдохновила бы народ на борьбу за свободу. Неожиданно цепь полицейских была смята, и они как бы растворились в массе демонстрантов. Толпа хлынула вперед и через некоторое время остановилась перед зданием, где помещалась одна из национальных организаций.
В это мгновение Махмуд почувствовал, что он не может не выйти из дома. Он хотел произнести зажигательную речь, которая победит гневные и ненавидящие взгляды Касыма. Махмуд выскочил на улицу и побежал за толпой. Внезапно он поскользнулся и упал. Острая боль помешала ему сразу подняться. С отвращением посмотрев вокруг, он заметил, что его одежда вымазана липкой грязью, смешанной с кровью. Он решил было вернуться домой, но вдруг глаза его остановились на луже крови. Страшная мысль пришла ему в голову. Он приподнялся, украдкой оглядел окна ближайших домов, бросил осторожный взгляд на стоящих вдалеке людей, на карету скорой помощи, увозящую все новые и новые жертвы, и, опьяненный видом крови, одним движением разорвал на себе рубашку, окунул ее в лужу и принялся тщательно размазывать кровь по своей одежде. Потом он растрепал волосы и, бросившись вперед, незаметно проскользнул в самую гущу людей, туда, где рабочие вместе с представителями различных организаций обсуждали план дальнейших действий. Придя в себя, Махмуд постепенно начал вступать в разговор. Он бросал одну реплику за другой, все больше и больше возвышая голос…
Но чьи-то широко открытые глаза пристально следили за ним, рассматривали его вымазанную кровью одежду…
Вдруг глаза, в которых сверкнула молния, начали медленно приближаться. «Исчезни и скройся в свой дом, обманщик!» — громко сказал рабочий-текстильщик Касым.
Махмуд задрожал от страха под его гневным и ненавидящим взглядом. Ему казалось, что на него устремлены тысячи таких же глаз. Всем своим существом он ощущал ненависть, презрение и злобу этих людей. Испарина покрыла все его тело. Собрав последние силы, он пытался противиться охватившему его ужасу, но гневные глаза заставили его юркнуть обратно в толпу. Он проскользнул между людьми, как грязная трусливая кошка.
…Несколько минут спустя Махмуд, как и прежде, стоял у окна, разглядывал лужи крови на черной мостовой, трамвайные рельсы и людей, которые снова двинулись вперед…
…Сквозь пыль, возгласы и песни, на далеком горизонте видел Махмуд свою жизнь: годы учения, статьи, речи — и все это показалось ему таким ничтожным, словно это были маленькие, никому не нужные, пожелтевшие от времени клочки бумаги, которые начали стираться, исчезать и вот исчезли совсем и превратились в ничто… в ничто…