— Да. А тебя Фрэнки.
Он кивнул с улыбкой и, нежно взяв ее за руку, повел прочь.
— Да.
— Ну и как там, в Монтгомери? — полюбопытствовала она.
— О, там все в порядке. А чем ты все это время занималась?
— Какое-то время я работала в Мобиле. Тогда, как я всем рассказываю, туда прибыл флот, хотя в принципе нельзя называть несколько крейсеров и миноносцев, остановившихся на ремонт, флотом, но это были действительно веселые деньки.
Она запрокинула голову и качнула рукой, которую держал Фрэнки. Она заметила шрам на его переносице, но, вспомнив о происхождении шрама на тыльной стороне своей руки, она решила не спрашивать Фрэнки, откуда у него этот шрам. Она предположила, что жизнь изрядно потрепала их обоих, хотя они все еще были молоды.
— Сигарету?
— Застенчив как всегда, Фрэнки? — сказала она, так как ей показалось, что, когда он подносил ей огонек, его рука дрожала, хотя и ее рука дрожала тоже.
Фрэнки улыбнулся.
— Как насчет прохладительного напитка?
— Ну что ж. Я бы не отказалась.
Они поднялись на открытую террасу кафе и сели за один из столиков. Фрэнки застенчиво смотрел мимо нее. Ей показалось, что он кивнул какому-то своему знакомому, но это оказался официант, подходивший к ним. Они заказали темную и светлую содовую.
— Ты теперь здесь живешь? — спросил ее Фрэнки.
— Нет, я здесь проездом. Но мне в этом городке очень нравится. — Она поспешила добавить: — Ты знаешь, я даже могла бы тут остаться. Представляешь, сегодня вечером я поняла, что уже была в этом парке маленькой девочкой. О, это было давным-давно, раньше, чем я познакомилась с тобой! — Она рассмеялась. — А ты теперь здесь живешь?
— Гм, — произнес он, продолжая смотреть на нее так скованно и неуверенно, что Джеральдина просто не могла не улыбнуться. Она молча перевела взгляд на кусты жимолости, росшей вдоль бортика террасы.
— Ты была в…
— Где? — перебила Джеральдина.
— Джеральдина, ты жила в маленьком городке под Новым Орлеаном, не так ли?
Оказывается, он не поленился даже расспросить ее маму о ней!
— Что ж, ты прав, — сказала Джеральдина, посмотрев на мужчину в темном костюме, стоявшего возле ее локтя. Другой мужчина стоял между ней и перилами террасы. Она посмотрела на Фрэнки с растерянной улыбкой.
Фрэнки произнес:
— Это мои друзья, Джеральдина. Ты пойдешь с нами, не так ли? — Он поднялся.
— Но я еще не допила свою…
Мужчина, стоявший слева, схватил ее за руку. Она взглянула на Фрэнки и увидела, что его губы сжались в прямую линию. Она не помнила, чтобы Фрэнки прежде так делал. Другой мужчина взял ее вторую руку. Фрэнки даже не пошевелился, чтобы ей помочь. Он даже не смотрел в ее сторону!
— Ты вовсе не ты, не Фрэнки!
Фрэнки вынул что-то из внутреннего кармана пальто и протянул ей.
«Полиция штата Луизиана», — прочла Джеральдина на удостоверении, вложенном в бумажник. Ей захотелось вскрикнуть, но она лишь что-то невнятно промямлила полузакрытым ртом.
Мужчина, похожий на Фрэнки, уставившись на нее, положил в карман свой бумажник.
— Все в порядке, — сказал он так тихо, что она едва расслышала его. — Ваш муж жив, он лишь обратился к нам с просьбой вас найти.
Услышав это, она закричала. Казалось, она специально ждала такого момента, чтобы закричать, настолько крик был истошным. Видимо, он достиг самых дальних уголков парка. И хотя они уже оттаскивали ее от стола, она успела еще раз, набрав воздух в легкие, истошно закричать От ее крика дрогнула листва на деревьях и содрогнулось ее тело. Она продолжала смотреть на человека в сером пальто уже просто потому, что он не был Фрэнки. Затем все исчезло: и его лицо, и очки, и парк. Нет, ее глаза были открыты, в этом она была уверена, так же как и в том, что продолжала кричать. Просто она закрыла глаза руками.
Черепашка
(The Terrapin)
Дверь лифта открылась, и в коридоре послышались энергичные шаги матери. Виктор захлопнул книгу и сунул ее под подушку, чтобы не было видно. Он поморщился, услышав, как спрятанная книга скользнула между тахтой и стеной и с глухим стуком упала на пол. Мать уже поворачивала ключ в замке.
— Привет, Виктор! — крикнула мать, помахав рукой. В другой она держала сумку с множеством небольших пакетов из-под молока, а под мышкой у нее находился коричневый бумажный сверток.
— Я зашла к издателю, потом на рынок и на рыбный базар. Почему ты не гуляешь на улице? Сегодня такой чудесный, восхитительный день, — спросила у Виктора мама.
— Я уже гулял, — ответил мальчик. — Только немного замерз.
— Ух! — Мать разгружала сумку из бакалейного магазина в крохотной кухоньке. — Знаешь, по-моему, ты ненормальный. На дворе октябрь, а тебе холодно? На улице масса детей. Я думаю, там был и тот мальчик, который тебе нравится. Кстати, как его зовут?
— Не знаю, — ответил Виктор. Мать не слушала его. Он засунул руки в карманы коротких и очень узких шорт и начал слоняться по комнате, рассматривая свою тяжелую обшарпанную обувь. Наконец-то мать купила ему ботинки по размеру, и мальчику они нравились, потому что у них была самая толстая подошва из всех, что были раньше у Виктора. Тяжелые носы ботинок были немного загнуты. И это делало их похожими на альпинистские. Виктор остановился у окна и посмотрел на здание, стоящее по другую сторону Третьей авеню. Они с матерью жили на восемнадцатом этаже, выше был только один этаж с массивным навесом. Здание напротив было значительно выше. Виктору больше нравилась их прежняя квартира в Риверсайдском проезде. И та школа нравилась ему больше. В новой все смеялись над его одеждой, а в старой над ним устали подтрунивать и оставили в покое.
— Ты не хочешь прогуляться? — спросила мать, войдя в комнату, на ходу энергично вытирая руки о бумажный пакет. — Ух! Как воняет! — понюхала она свои ладони.
— Нет, мама, — твердо ответил Виктор.
— Но сегодня суббота.
— Я знаю.
— Ты можешь перечислить дни недели?
— Конечно.
— Ну, тогда скажи.
— Я не хочу их перечислять, я их знаю. — На его глаза навернулись слезы. — Я всегда их знал. Все эти годы. Даже пятилетний малыш и тот может перечислить дни недели.
Но мать его уже не слушала. Она склонилась над мольбертом, стоящим в углу комнаты.
Прошлой ночью она над чем-то работала. Лежа на диване в противоположном углу комнаты, Виктор не мог заснуть до двух часов ночи, пока мать не пошла спать на свою кушетку в студии.
— Виктор, подойди сюда, ты это уже видел?
Виктор подошел, еле передвигая ноги и не вынимая рук из карманов. Нет, он даже не взглянул на мольберт сегодня утром, просто не хотел, и все.
— Это Педро, маленький ослик. Я придумала его прошлой ночью. Как он тебе? А сидит на нем Мигель — маленький мексиканский мальчик. Они едут и едут по Мексике. Мигель думает, что они заблудились, а Педро знает дорогу домой, и…
Виктор не слушал. Он уже много лет умышленно пропускал все мимо ушей. Но тоска, душевное расстройство (он знал такое выражение, он все об этом прочел) сковывали его плечи, давили камнем, с силой клокочущего вулкана, порождая ненависть и вызывая слезы на глазах.
Он надеялся, что мать поняла его намек, что ему холодно на улице в этих дурацких коротких шортах. Он надеялся, что мать помнила его рассказ о мальчике, живущем ниже, с которым он хотел познакомиться и которому тоже одиннадцать лет. В понедельник, после полудня, тот мальчик высмеял его короткие штанишки: «Они что, заставляют тебя носить штанишки младшего брата?» Виктор, униженный, убежал. Может, тот мальчик вел бы себя по-другому, если бы знал, что у Виктора вообще никогда не было длинных брюк, не было даже пары бриджей или синих джинсов. Его мама по какой-то непонятной причине хотела, чтобы он выглядел по-французски, в связи с чем заставляла его носить шорты и чулки, которые поднимались почти до колен, а также идиотские рубашки с большими воротниками. Его мама хотела, чтобы он всегда оставался шестилетним, всю его жизнь. Ей нравилось проверять на нем качество своих рисунков.