Виктор взял с тарелки небольшое круглое пирожное с кусочком апельсина посередине. Садясь за стол, он сжал колени. Виктор всегда чувствовал, с каким ужасом смотрела на его колени миссис Бадзикян. Он просто мечтал, чтобы она объяснила его матери, что он уже вполне взрослый и должен носить длинные брюки. Но она никогда этого не говорила, по крайней мере при нем. Из разговора матери с миссис Бадзикян он узнал, что завтра вечером на обед придет семья Лоренцо. Наверное, черепашье рагу предназначено для них. И Виктора обрадовало, что он сможет поиграть с черепахой еще один день. Завтра утром, думал Виктор, он попросит разрешить ему взять черепаху на прогулку — либо с ошейником, либо в картонной коробке, если мама будет настаивать на этом.
— Совсем как маленький! — сказала смеясь мама, глядя на него, и миссис Бадзикян злобно улыбнулась ему своим маленьким сжатым ртом.
Виктор был отпущен из-за стола и сидел с книгой на кушетке в другом углу комнаты. Мать рассказывала миссис Бадзикян, как он играл с черепахой. Виктор сосредоточенно смотрел в книгу, притворяясь, что не слышит. Матери не нравилось, когда он прерывал ее или ее гостей, но сейчас она называла его «маленьким крошкой Виктором».
Он поднялся с кушетки, держа палец в том месте книги, где остановился.
— Я не вижу ничего младенческого в рассматривании черепахи, — сказал он с внезапно вспыхнувшей злостью. — Это очень интересные животные, они…
Мать прервала его смехом, но смех мгновенно оборвался, и она строго заговорила:
— Виктор, я разрешила тебе выйти из-за стола. Я что, была не права?
Он стоял в нерешительности, но промелькнувшая в голове сцена того, что может произойти, когда миссис Бадзикян уйдет, заставила его сказать:
— Да, мама, я прошу прощения.
Он сел и снова склонился над книгой. Через двадцать минут, когда миссис Бадзикян ушла, мать отчитала его за невоспитанность. Но это было не пяти- и не десятиминутное взывание к добродетели. Взыскание длилось самое большее минуты две. Она забыла купить жир и попросила Виктора сходить и купить немного. Виктор, надев серый шерстяной жакет, вышел на улицу. Он чувствовал, что все обращают на него внимание, и всегда стеснялся носить этот жакет, потому что жакет закрывал его короткие панталоны и создавалось впечатление, что под ним ничего нет.
Виктор огляделся, ища Франка, но не увидел его. Он пересек Третью авеню и вошел в магазин деликатесов, расположенный в большом здании, которое хорошо было видно из окна гостиной. На обратном пути он увидел, что Франк идет ему навстречу по тротуару, пиная мяч.
— Эй, — позвал Виктор. — А у меня наверху есть водяная черепаха.
— Что у тебя есть? — Франк остановился и поймал мяч.
— Черепаха. Я тебе ее завтра утром принесу, если ты выйдешь. Она довольно большая.
— Да ты что? А почему бы тебе не вынести ее сейчас?
— Потому что мы собираемся сейчас кушать, — сказал Виктор. — Пока.
Войдя в дом, он почувствовал, что чего-то достиг. Во всяком случае, казалось, Франк был действительно заинтересован. Виктор пожалел, что не может вынести черепаху сейчас же. Мать не разрешала ему выходить, когда стемнеет, а сейчас было уже практически темно.
Когда Виктор поднялся наверх, мать все еще была на кухне. На плите кипели яйца. Она поставила большую кастрюлю с водой на заднюю конфорку.
— Ты снова достала ее? — сказал Виктор, увидев коробку с черепахой на столе.
— Да, буду готовить рагу, — ответила мать. — Для этого мне и нужен был жир.
Виктор посмотрел на нее.
— Ты собираешься… ты убьешь ее сегодня вечером?
— Да, мой маленький, сегодня вечером. — Она потрясла кастрюлю с яйцами.
— Мама, можно я отнесу ее на улицу показать Франку? — быстро спросил Виктор. — Всего на пять минут, мама. Франк сейчас внизу.
— Какой еще Франк?
— Это мальчик, про которого ты меня сегодня спрашивала. У него светлые волосы. Мы его всегда встречаем внизу. Пожалуйста, мама.
Она нахмурила черные брови.
— Отнести черепаху вниз? Конечно нельзя. Не говори глупостей, мой маленький. Черепаха — не игрушка!
Но Виктор все еще не снимал жакет. Он старался придумать причину поубедительней.
— Ты хочешь, чтобы я подружился с Франком?
— Да. Но какое это имеет отношение к черепахе? — Вода на задней конфорке начала закипать.
— Видишь ли, я обещал ему. Я… — Тут Виктор увидел, как его мать достала черепаху из коробки. Когда же она кинула ее в кипяток, он непроизвольно выкрикнул: — Мама!
— Что случилось? Чего ты кричишь?
С открытым ртом Виктор уставился на черепаху, чьи лапы бешено гребли от отвесных краев кастрюли. Рот черепахи открылся, и на мгновение ее глаза остановились на Викторе. Голова мучительно изогнулась и с открытым ртом опустилась в бурлящую воду — это был конец. Виктор сморщился. Она была мертва. Он подошел поближе и заглянул в кастрюлю: ее лапы, хвост и голова торчали из панциря. Он посмотрел на мать.
Вытирая руки полотенцем, она посмотрела на него и сказала:
— Ух! — Затем понюхала руки и повесила полотенце на место.
— Ты что, прямо так взяла ее и убила?
— А как же еще? Так и раков убивают. Ты что, не знал этого? Они же не чувствуют боли.
Он уставился на нее. Когда она попыталась дотронуться до него, он отступил назад. Он вспомнил широко открытый рот черепахи, и его глаза моментально наполнились слезами. Может, черепаха кричала, а ее крик не был слышен из-за шума бурлящей воды. Черепаха смотрела на него, хотела, чтобы он ее вынул, а он и не пошевелился, чтобы помочь ей. Мать провела его, сделав все так быстро, что он не успел спасти животное. Он снова сделал шаг назад.
— Нет! Не прикасайся ко мне!
Она быстро и сильно ударила его по лицу.
Виктор схватился за скулу, развернулся и пошел к стенному шкафу. Сначала он кинул жакет на полку, но потом повесил его, пошел в гостиную и бросился на тахту. Он уже не плакал, однако лежал с открытым ртом, лицом в подушку. Он вспомнил открытый рот черепахи и сомкнул губы. Черепаха очень страдала, иначе она не гребла бы с таким усердием, стараясь выбраться. Сейчас, когда он беззвучно оплакивал её, его рот снова открылся. Он поднес ладони к лицу, чтобы не замочить обивку. Прошло немало времени, прежде чем он поднялся. Тем временем мать на кухне что-то напевала. На кухне слышались ее мелкие шаги, она всегда так ходила, когда готовила. Виктор снова пощупал скулу и медленно направился на кухню.
Черепаха была вынута из кастрюли и лежала на разделочной доске. Мать, бросив на него взгляд и все еще что-то напевая себе под нос, достала нож и со стуком начала отрезать маленькие черепашьи коготки. Виктор наполовину опустил веки, наблюдая за происходящим. Ноготки вместе с кусочками кожи, приставшими к ним, мать смахнула с разделочной доски в ладонь и выбросила в мусорное ведро. Затем она перевернула черепаху на спину и тем же острым ножом принялась отделять тельце от панциря. Виктор попытался отвернуться, но не смог. Затем стали видны красные, белые и зеленоватые внутренности. Виктор почти не слышал рассказа матери о способах приготовления блюд из черепахи, которыми увлекались в Европе еще до его рождения. Ее голос был мягким, утешающим, как бы контрастируя с тем, что она наделала.
— Да не смотри ты на меня так! — внезапно взорвалась она, топнув ногой. — Что на тебя нашло, ты что, с ума сошел? Да, я думаю, так оно и есть на самом деле. Ты просто ненормальный, ты хоть это понимаешь?
Виктор не притронулся к ужину, мать не могла его заставить, даже тряхнув за плечи и пригрозив ударить. На ужин у них были бутерброды с жирной отбивной и тосты. Виктор не проронил ни слова. Он чувствовал, что отдален от матери как никогда прежде. Он чувствовал себя так, как если бы у него болел живот, однако живот у него не болел. Когда они легли спать, ему стало страшно в темноте. Он увидел мордочку черепахи многократно больше натуральной величины, ее открытый рот, ее широко распахнутые и переполненные болью глаза. Виктору захотелось шагнуть через окно на улицу и плыть по воздуху куда глаза глядят. Он захотел исчезнуть и в то же время быть повсюду. Он представил, как, ухватив его за колени, мама втаскивает его обратно, тогда как он пытается выйти в окно. Он ненавидел свою мать.