Мудров, который был врачом преосвященного Августина, в свое время имел большую известность и почитался весьма искусным и опытным. Он был хороший человек и добрый старик, но горяч нравом, и потому у него не раз выходили с преосвященным размолвки и ссоры, так что они подолгу друг с другом не видались. Раз как-то они о чем-то поспорили, сперва шутя, по-дружески покалывали друг друга; но преосвященный, как это с ним иногда бывало, разгорячился вдруг взаправду и Мудрова задел каким-то словцом за живое. Тот тоже был самолюбив и самонравен, — как ни крепился, а вспылил.
— Вы, я вижу, владыко, начинаете сердиться; при вашем сложении вам это вредно, и потому я вас оставлю.
— Сделай милость, уходи, давно бы пора: ты мне надоел своим спором.
— А, я вам надоел, благодарю покорно… Так прощайте же, я вам больше не слуга, ищите себе другого врача; я вас лечить не стану…:
— И не нужно, убирайся вон… — кричал, вскочив, Августин, — кланяться вашему брату не буду…
На лестнице Мудров повстречался с секретарем преосвященного Малиновским. который, услышав,? что владыка кричит и топает ногами, бежал снизу узнать, что такое приключилось.
— Что владыка? — спрашивает он.
— Что? — с досадой передразнил его Мудров, — чего тебе спрашивать: разве ты его не знаешь? Рассвирепел… Вот помяни ты мое слово, что хватит его когда-нибудь удар наповал, так что и не пикнет.
Так они и рассорились и перестали видаться. Преосвященный стал бранить Мудрова и встречному и поперечному, и по-своему, не стесняясь в словах, и это доходило до Мудрова с разных концов и, пожалуй, еще с добавлением.
— Ну ладно, брани меня и ругай, а уж нога моя у него не будет; умирать станет — и тогда не поеду я к нему.
Прошло после этого несколько времени. Преосвященный плотно покушал и занемог не на шутку. Домашние видят, что без доктора не обойтись.
_ За кем послать? — спрашивают эконом и секретарь.
— Кого хочешь, хоть с торгу бери, только не Мудрова, про него никто " не заикайся: я не хочу его, вздорного старичишку.
Взяли какого-то другого лекаря, который, не зная привычек преосвященного, не понял, в чем дело, и стал лечить его невпопад, так что вместо облегчения усилил болезнь. Больной пуще раздражается и всеми лекарствами недоволен. Эконом и Малиновский шепчутся:
— Не послать ли за Мудровым?
— Прогоните вы от меня этого негодяя, — говорит преосвященный.
— Недовольны вы им, прикажите послать за Мудровым, — предлагает секретарь.
— Раз что я сказал, что не хочу его и прогнал его от себя, сдержу слово: не позову. I
Малиновский знал характер преосвященного, не стал настаивать, чтоб еще пуще не раздосадовать его, а взял да от себя и послал известить Мудрова, что владыка болен.
Прошло довольно времени после ссоры. Мудров был незлопамятен и душевно привязан к преосвященному Августину. Узнав, что он нездоров, старик не вытерпел и по старой дружбе тотчас явился на зов. Малиновский прямо без доклада повел его к больному.
— Что, владыко, — говорит Мудров, — должно быть, старый друг лучше новых двух?
Преосвященный обрадовался.
— Ты на меня сердишься? — спрашивает он.
— Видите, я приехал, стало быть, не сержусь… а вы сердитесь?..
— Ну, ну, полно, я тебе рад и давно бы послал, да из упрямства хотел на своем поставить… Приехал, ну и спасибо.
— Что же такое с вами приключилось, чем вы нездоровы? Покажите-ка язык? Да, — говорит Мудров, — язычком вам хвалиться нельзя; у вас, владыко, прескверный язык.
Оба расхохотались, опять поладили. Мудров по-прежнему стал ездить каждый день, и преосвященный скорехонько выздоровел.
Преосвященный Августин имел много прекрасных свойств: он был весьма строг, но справедлив; консисторию держал в ежовых рукавицах, и белое духовенство, в то время по большей части грубое и распущенное, его трепетало. Он иногда по-отечески бивал своею тростью, а не то и руками, кто его прогневает, но никого не делал несчастным. Когда просились на место из его родственников и были чужие достойные люди, он всегда оказывал предпочтение чужим, а своих заставлял ждать, иногда и подолгу: