Как я ни уговаривала ее, она поставила на своем, выпросила у меня моих людей Фоку и Федора.
Они пошли к ней на другой день поутру. Сын ее был еще в постели, она вошла к нему в комнату с моими лакеями, заставила их сына держать, а сама выпорола его, говорят, так, что он весь день от стыда и от боли пролежал не вставая.
Это средство помогло, как рукой сняло: полно пить и в карты играть.
Потом она приезжала меня благодарить и моим людям дала по рублю каждому.
Лет десять спустя после этого докладывают мне, что приехал такой-то' приняла, а сама не знаю, с кем говорю, совершенно позабыла его фамилию… спасибо, сам мне напомнил.
— Помните в Петербурге ваших людей брала у вас покойная матушка чтобы меня высечь?.. Я тогда был еще почти мальчиком.
Тут только я и вспомнила.
— Очень тогда мне это было конфузно, а теперь от души благодарю покойную матушку, что она прибегла к такому домашнему средству; благодарю н вас, что помогли матушке.
Вот как в прежнее время умные матери исправляли своих взрослых сыновей, и не смели они сердиться и от злости не стрелялись и не давились а еще благодарили.
Попробуй-ка теперь кто это сделать, да что бы такое вышло?
Он спросил меня, живы ли еще те два человека, которые помогали его матери его высечь. Я отвечала, что живы еще, и он, уезжая, пожелал их видеть и каждому из них дал сколько-то на чай и сказал им ласковое слово и большое спасибо.
Он вышел очень хорошим человеком, трезвым и не играющим, и был после в чинах, но я его совсем потеряла из виду и про него более и не слыхала.[* Кто был по фамилии этот офицер, бабушка никогда не хотела сказать, как я ни добивался: "Статочное ли это дело назвать его: это было бы для него конфузно, что другие узнают, что его секла мать… Молод был, шалил, ну, мать н наказала".
Я неоднократно допытывался про фамилию, так и не узнал, а наконец, бабушка сказала мне: "Представь себе, что я и сама позабыла, как звали мою знакомую, что сына-то высекла"." Тайна осталась тайной навсегда, так что после того я уже и не допытывался, а теперь не у кого и спросить.]
Все, что было замечательного в Петербурге, мы ecq, видели. Зимний дворец мы осматривали во время отсутствия двора и потому могли побывать во всех покоях. Эрмитаж, который после того не раз переделывали, тогда был еще в том виде, как при императрице Екатерине, которая так им утешалась и где она задавала такие замысловатые праздники, ярмарки и лотереи. Там был особый театр, в который допускались только избранные из царедворцев.28
Может статься, теперь больше картин и разных редкостей, чем было в ту пору, и этим лучше Эрмитаж и богаче, да уж не тот он, где бывала великая государыня, где бывал Потемкин, Румянцев и все эти знаменитости того времени.
Осматривая Академию художеств, мы познакомились с начальником мозаичного отделения — Веклером.29
Моим барышням очень понравилась эта работа, и я приглашала Веклера бывать у нас и давать им уроки.
Он был большой мастер своего дела и работал хорошо и очень живо. При начале работы большая пачкотня, когда заливают формочки составом, в который потом начинают вставлять цветные стеклышки. Очень это медленная работа, но раз сделанное никогда уже не испортится. Много разных вещиц тогда наделала Грушенька и подарила мне пейзаж для табакерки — "Красная Шапочка", который я велела обделать в черепаховую оправу.[* эта мозаика, вынутая из табакерки и оправленная в золото, превратилась в прекрасную брошку и принадлежит правнуке рассказчицы.30]
В то время была большая мода рисовать по дереву цветы гуашью и по белому бархату.
Тут я тоже пригласила двух рисовальных учителей, так что, живя в Петербурге, мои девицы кой-чему понаучились.
Сестре княгине Александре Петровне они подарили прекрасные ширмы из чинарового дерева в восемь половинок: верхние филенки — большие букеты цветов, рисованных по дереву, а средние — по темно-вишневому фону разные купидоны и барельефные фигуры; тогда это было очень модно, казалось хорошо, и знатоки ценили дорого. Каждая из дочерей нарисовала и для себя несколько вещей — работных ларчиков и корзиночек.
Рисованье по бархату было в большом употреблении, и английский бумажный бархат оттого очень вздорожал. Тогда рисовали по бархату экраны для каминов, ширмы, подушки для диванов, а у некоторых богатых людей, бывало, и вся мебель на целую комнату; делали рисованные мешки для платков или "ридикюли", которые стали употреблять после того, как вышли из моды карманы, потому что платья стали до того узить, что для карманов и места не было; но мы, люди немолодые, от карманов не отступали, а ридикюли носили ради приличия.