Александра Ивановна была замужем за Алексеем Васильевичем Васильчиковым, лет пятидесяти или более. Этот был очень необщителен, холоден в обхождении, высокого роста, красивый лицом и с волосами очень редкими на голове. Его мать звали Анной Кирилловной; она была урожденная графиня Разумовская, родная племянница известного графа Алексея Григорьевича Разумовского, который был тайно обвенчан с императрицей Елизаветой Петровной. Анна Кирилловна Васильчикова была потом монахиней в котором-то из московских монастырей.
Родной дядя Алексея Васильевича Васильчикова Александр Семенович, говорят, весьма видный из себя мужчина и очень привлекательный по наружности, был некоторое время в особой милости императрицы Екатерины.
Екатерина Алоксандровна Архарова живала по летам в Павловском, и покойный государь Александр Павлович к ной очень благоволил и иногда запросто приходил к ной и у ней кушивал. Однажды с ней был пресмешной случай, и будь это с другою, то, может статься, та бы и переконфузилась, а Екатерина Александровна показала присутствие духа. Был у нее государь и, как обыкновенно, когда кушивал у ней, вел ее к столу; вдруг она чувствует, что с нее спускается одна из юбок; она приостановилась, дала ей время упасть, перешагнула и, как будто не замечая, что случилось с нею, продолжала идти к обеду и не подала и виду, что заметила, и во все время обеда была так же весела и спокойна, как и обыкновенно. Она была кавалерственною дамой меньшого креста, а Александра Ивановна — фрейлиной. Она была высока ростом, имела прекрасный цвет лица и в первой своей молодости была очень привлекательна лицом и приветлива к ласкова. Екатерина Алоксандровна очень мне обрадовалась, приняла по-родственному, и ей мы были обязаны, что многое видели по ее протекции, чего бы иначе, может статься, и не видали.
В то время жили в Петербурге и наши соседи по деревне — Голицыны: князь Сергей Сергеевич, женатый на Наталье Степановне Апраксиной, и, будучи егермейстером, он тоже отворял нам многие двери, которые остались бы для нас заключенными.
Павловское было любимым загородным местопребыванием вдовствующей императрицы, и я много об нем слыхала от покойного брата князя Дмитрии Михайловича Волконского, который там был директором. Сперва это было небольшое поместьице, но когда император Павел, будучи еще великим князем, облюбовал это место, он стал там строиться, начали сажать парк и сад, чтоб осушить местность, очень сырую. Это вышло царское жилище.
Рассказывали мне люди достоверные и которые могли знать, что делалось при дворе Екатерины и помнили то время, что императрица, которая, как известно, была не слишком нежная мать, не старалась никогда приблизить к себе сына, сначала поощряла его строиться в Павловском, которое только и пяти верстах от Царского Села, где она по летам всегда изволила жить; но потом нашла, что это все еще слишком близко. Многие из вельмож Екатерины хотя и вертели пред нею своими лисьими хвостами, помышляли, однако, что придет время, когда Екатерины не станет, и что плохо тогда им будет от ее наследника; они, чтобы заранее заручиться, втихомолку езжали и в Павловское. Кто-то императрице об этом шепнул, и она купила тогда у любимца своего Григория Орлова его имение Гатчину и пожаловала всю Гатчинскую волость своему сыну. Это было гораздо подальше от Царского Села, а от Петербурга очень неблизко, верст сорок или более.
Название Гатчины, говорят, оттого произошло, что там много гатей от топкости местности.3 °Cтроения там были уже и при Орлове очень достаточные, но великий князь строился еще и расширял дворец и сделал для себя там жилище вполне царское.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Павловское хотя и было очень хорошо своими постройками и очень обширным парком в новом вкусе — в английском, то, что прежде называли пейзажным садом 1 (jardin paysager), далеко, однако, уступает во всех отношениях Гатчине, где замечательна прозрачная вода в прудах: точно хрустальная, так что видно все, что на самом дне. В Павловске, напротив того, пруды сильно цветут и оттого всегда зеленоватого цвета.
Когда императрица там пребывала, каждый день ранехонько утром и пошлют несколько человек в лодках ко всем прудам: они плывут и славливают зелень.
Будучи в Павловске, мы ходили смотреть знаменитый Розовый павильон (le Pavillion des roses); цветы только еще начинали распускаться, но я думаю, что когда все распустятся — это точно должно быть неописанной красоты.
Тут я в первый раз увидела и узнала, что такое называется "Эолова арфа", и слышали, как она играет, когда ветер шевелит струны;3 выходит очень складно.
О Царском Селе я много слыхала от батюшки, потом от братьев, когда при императрице Екатерине они служили в гвардии. По воскресеньям они иногда удостонвалнсь там обедать за царским столом. Но они не могли видеть того, что я видела: батюшка, служивший при императрице Елизавете Петровне и вышедший в отставку в первые годы императрицы Екатерины, вплел только одно начало того в полном смысле царского поместья, которое из него сделала государыня. Иностранцы, приезжавшие при ней в Россию, не могли довольно надивиться этому чуду. Из них кто-то сказал очень умно, когда государыня спросила его: как ему нравится дворец?
— Там все роскошно и великолепно, недостает только одного… Императрица посмотрела с удивлением, не понимая, чего еще могло бы недоставать.
— Недостает футляра для этой неоценимой драгоценности. Кем это было сказано, не могу припомнить…
Но в то время все было еще только внове, и царскосельский сад разводили и засаживали, а я все это видела спустя 50 или 60 лет: сад разросся, и около дворца был уже целый город.
Сказывали мне, что с небольшим за год до моего приезда в Петербург был большой пожар в Царском Селе, во время которого сгорела дворцовая церковь и часть дворца. Очень опасались за покои императрицы Екатерины, и в особенности за янтарную комнату; но господь помиловал, и хотя убытку было более чем на два миллиона, к году все привели в прежний вид. Тогдашний петербургский генерал-губернатор граф Мило- радович, узнав, что горит царскосельский дворец, живо скомандовал, прискакал, не теряя времени, с пожарными трубами, и, благодаря его расторопности, пожар остановили; однако церкви спасти не могли, и часть государевых покоев не уцелела.
Янтарная комната, про которую столько кричали, когда ее отделали и считали чудом, мне совсем не так понравилась, как я ожидала после всего, что я про нее слышала: я думала, что янтари подобраны под цвет L составлены из них разводы и узоры, а увидела я сплошную мозаику из мелких и крупных кусочков разной величины, вразброд и как попало..
Очень это пестро, но нимало не поражает и совсем не так выходит, как думается, не видав. Может статься, это очень дорого стоило, и редкость, |что могли собрать столько янтарей, да только на вид не особенно хорошо.
Показывали нам неподалеку от дворца тот домик, в котором несколько уже лет сряду жил тогда историк Карамзин.6
Карамзины — симбирские старинные дворяне, но совсем неизвестные, пока не прославился написавший "Русскую историю".7 Они безвыездно живали в своей провинции, и про них не было слышно.
Карамзин-историк в молодости путешествовал по чужим краям и описал это в письмах,8 которые в свое время читались нарасхват, и очень хвалили их, потому что хорошо написаны; но я их не читывала, а с удовольствием прочитала его чувствительную историю о "Бедной Лизе",9 и так как была тогда молода и своих горестей у меня не было, то и поплакала, читая.
Он жил тогда на даче у Бекетова под Симоновым монастырем и так живо все описал, что многие из московских барынь начали туда ездить, принимая выдумку за настоящую правду.10 Видя, что ему повезло, он напечатал немного спустя еще другую историю, которая тоже очень всем | полюбилась, — "Наталью, боярскую дочь", а после того "Марфу-посадицу".