Входить надо было обязательно в заднюю дверь, а выходить — в переднюю. Такое строгое было правило. Потому что во всех трамваях были кондукторы. Они сидели около задней двери и продавали билетики. Рулоны билетиков висели у них на груди рядом с большой толстой сумкой на ремне, куда они складывали деньги.
Кондуктор все время призывал пассажиров проходить вперед, чтобы другие могли войти и поместиться. Была шуточная песня:
Сзади из-под вагона торчала «колбаса», круглая железная штука, вроде трубы. Плохие мальчишки ездили на такой «колбасе» без билетов.
Зима
Зимой на трамвайной площадке не очень-то поездишь — мороз, да еще и морозный ветерок! Зато в вагоне интересно играть со льдом. Ведь оконные стекла в трамвае замерзают. Иногда на них нарастает толстый слой инея. Папа сказал — это потому, что в трамвае много народу. Все дышат, и пар от дыхания садится на холодные окна. Если приложить к замерзшему окну пятачок и прижимать его теплым пальцем, то на льду отпечатывается рисунок пятачка, особенно если пятачок новый, не стертый.
Наше главное занятие — продышать или проскоблить лед, а то ничего не видно. Того и гляди свою остановку проедешь. Или выйдешь раньше, чем надо. Ведь кондуктор иногда забывает объявлять остановки. Маленькие отдушины очень быстро снова покрываются инеем — надо работать всю дорогу.
А дома толстого инея не бывает. Ведь дома не бывает такого множества народу. Пара мало. И оконные рамы — двойные, так что пар не очень-то проникает между рамами. Но все же проникает. И на наружном стекле вырастают красивые узоры. Ледяные, похожие на сказочный папоротниковый лес. Но потрогать эти рисунки невозможно — они ведь между стеклами!
Папа сказал, что снежинки — это маленькие ледышки. Если на них поглядеть через лупу, видно, что они похожи на шестиконечные звездочки. Но если принести их домой, чтоб рассмотреть как следует, то они сразу тают. Так что приходится, наоборот, лупу вытаскивать на улицу и там, на морозе, рассматривать снежинки.
Когда мы выросли и ходили уже не в детский сад, а в школу, там было замечательное зимнее правило. Если мороз больше 25 градусов, то детям можно в школу не ходить. А то простудятся. Мы очень любили это правило. Утром бежали посмотреть на градусник. Если он показывал 26 или больше (мороза, конечно!), то мы в школу не шли, а шли кататься на коньках, или на лыжах, или на санках. Здорово! Ведь когда катаешься и бегаешь, то ничуточки не мерзнешь и даже становится жарко. Но это был наш детский секрет, и мы про это учительнице не говорили.
Таврический пруд зимой замерзает, и на нем устраивают каток. Выдают всем желающим напрокат коньки или финские сани. Финские сани — это что-то вроде стула, к которому снизу приделаны длинные-длинные полозья, но не плоские, как у санок, а с острым ребром, как у коньков. На финских санях обычно катались барышни с кавалерами. Барышня, вся закутанная и с муфтой, сидит на стуле, а кавалер стоит сзади. Он держится за спинку стула и одной ногой отталкивается, как на самокате. И катится сам очень быстро. И катает свою барышню.
Залив тоже замерзал и становился ледяным и гладким. И тогда финны ездили (или бегали?) по заливу на своих финских санях. Не просто чтоб покататься, а когда нужно было поехать куда-то далеко. В магазин, например, или еще куда-то по своим взрослым делам. На финских санях это быстро, так что и трамваев не нужно!
У нас финских саней не было. Мы зимой ходили в Таврический сад кататься на лыжах и обычных санках. Катали друг дружку и катались с берега пруда на лед. Берег был высокий-высокий, как потолок у нас дома, и очень крутой. Один раз Сережа скатился с горки, лежа на санках. Его там тряхнуло на каком-то бугре. И он стукнулся подбородком об железный крюк, за который к санкам привязывают веревку. Ранка была очень глубокая, и доктор наложил ему швы. Это были металлические скобки, вроде тех, какими бумаги сшивают. И Серега гордо всем показывал свой подбородок. Потом все зажило, и доктор снял эти скобки. Но шрам остался. И теперь Сережа всем гордо показывал свой шрам. Ни у кого из нас не было шрама, только у Сереги!