Демон закончил пояснения и ухмыльнулся, как бы приглашая обсудить подробности.
— Давайте-ка разберёмся во всём этом ещё разок, — сказал я. — У меня есть только одно желание.
— Какое?
— Если тебе это желание не понравится, мне придётся подыскивать другое.
— Верно.
— Но ведь это нечестно.
— А разве здесь кто-то что-нибудь говорил о честности?
— И кроме всего прочего, это противоречит традициям. Почему никто не слыхал о сделках такого рода раньше?
— Это стандартная сделка, дорогуша. Сделки получше мы заключали с особо отмеченными. А у других не было времени болтать из-за этой самой оговорки в отношении двадцати четырёх часов. Если они что-нибудь записывали, мы изменяли записанное. Мы располагаем властью над записями, в которых о нас упоминается.
— Вот этот пункт о двадцати четырёх часах. Если я не закажу своего желания в течение указанного времени, ты покидаешь пентаграмму и всё равно забираешь мою душу?
— Именно так.
— А если я закажу желание, ты должен оставаться в пентаграмме, пока его не исполнишь, или же до истечения двадцати четырёх часов. Тогда ты телепортируешься в ад, чтобы обо всём рассказать, после чего сразу возвращаешься за мной, снова появляясь в пентаграмме.
— По-моему, телепортация — самое подходящее слово. Я исчезаю и снова появляюсь. Тебе в голову лезут какие-нибудь миленькие мысли?
— Насчёт чего?
— Попытаюсь тебе помочь. Если ты сотрёшь пентаграмму, я смогу показаться где угодно. Если же ты её сотрёшь и начертишь снова в каком-нибудь другом месте, то мне придётся появляться только внутри неё.
С моего языка едва не слетел вопрос. Я с трудом удержался и спросил о другом.
— Предположим, я пожелаю стать бессмертным?
— Ты будешь бессмертным весь остаток положенных тебе двадцати четырёх часов, — ухмыльнулся он. Зубы у него были чёрные, как сажа. — Так что поторопись. Время не стоит на месте.
«Время, — подумал я. — Ладно. Пан или пропал!»
— Вот моё желание. Сделай так, чтобы время вне меня остановилось.
— Нет ничего проще. Посмотри-ка на часы.
Мне не хотелось отрывать от него взгляд, но он только снова оскалил зубы. А потому я и поглядел вниз.
На моей «Омеге» возникла красная отметина против минутной стрелки и чёрная — против часовой.
Когда я поднял взгляд, демон по-прежнему находился в пентаграмме, распростёртым на стене. На губах его играла всё та же самодовольная улыбка. Я обошёл вокруг него и помахал рукой перед его лицом, а когда я к нему прикоснулся, мне показалось, что я дотронулся до холодного мрамора.
Время остановилось, но демон остался на том же месте. Я испытал острое чувство облегчения.
Секундная стрелка на моих часах продолжала бег внутреннего времени. Если бы это было наружное время, я находился бы в безопасности, но это, разумеется, был бы слишком лёгкий выход из положения.
Я сам заварил эту кашу, значит, надо самому же придумать, как выкрутиться.
Я стёр со стены пентаграмму, старательно, чтобы не оставить никаких следов. Потом начертил новую пентаграмму, воспользовавшись рулеткой, чтобы провести линию как можно ровнее и сделать её как можно больше, в том ограниченном пространстве, которым располагал. Тем не менее, она оказалась всего чуть больше метра в поперечнике.
После этого я вышел из подвала.
Я знал, где расположены ближайшие церкви, хотя и не помню уже, как долго ни одной из них не посещал. Машину мою завести будет невозможно. Так же, как и мотоцикл соседа по комнате в общежитии. Окружающие меня чары были недостаточно велики. Я пошёл в церковь мормонов в трёх кварталах отсюда.
Ночь была прохладная, напоённая свежестью и прекрасная во всех отношениях. Звёзды казались тусклыми из-за ярких городских огней, но над тем местом, где всегда был храм мормонов, повисла яркая, ухмыляющаяся луна, освещая совершенно пустое пространство.
Я прошёл ещё восемь кварталов, чтобы отыскать синагогу и Церковь Всех Святых. Всё, чего я добился — это размял ноги. Места, где они должны были находиться, оказались пустыми. Мест преклонения для меня не существовало.