— Неважно, — хотя человек, стоящий перед Корбеттом, продолжал улыбаться, лицо стало отрешённым, непроницаемым, холодным. — Мёртвые не могут наследовать имущество, такое решение было принято ещё двести лет назад. Это несправедливо по отношению к наследникам. Кроме того, из обращения изымались большие суммы денег.
Корбетт ткнул костлявым пальцем себя в грудь.
— Но теперь-то я жив.
— Юридически нет. Но ты можешь заработать право на новую жизнь. Государство выдаст тебе новое свидетельство о рождении и предоставит гражданство… если сочтёт нужным.
Корбетт с минуту переваривал сказанное. Затем решительно встал со стола. — Тогда начнём. Что вам надо знать?
— Имя и фамилия?
— Джером Корбетт.
— Зови меня Пирсом.
Контролёр не протянул руку, чтобы обменяться рукопожатием. Корбетт тоже решил не делать этого, подозревая, что тот не станет отвечать на его приветствие, а может, это объяснялось тем, что они оба давно не мылись.
— Я твой контролёр. Ты любишь людей? Сейчас мы просто беседуем, детальная проверка состоится потом.
— Я привык ладить с окружающими, хотя предпочитаю одиночество.
Контролёр нахмурился.
— Дело усложняется. Ты даже не представляешь, насколько оно усложняется. Этот изоляционизм, который ты называешь одиночество… э… есть не что иное, как мимолётная причуда. Для этого мы не располагаем ни возможностями, ни желанием. Мы не можем направить тебя осваивать другие миры…
— Я был бы хорошим колонистом.
— Не хорошим колонистом, а хорошим производителем! Запомни, у тебя теперь другие гены. Другие! Тебе остаётся только одно, Корбетт. Стать раммером.
— Раммером?
— Боюсь, что так.
— Первое незнакомое слово, которое я услышал после воскрешения. Разве язык не изменился с тех пор? У вас нет даже акцента.
— Я овладел старым английским на курсах РНК-подготовки.
Ты тоже научишься всему, если, конечно, доберёшься до этого этапа. В вену вводится РНК, и происходит чудо. Однако вернёмся к вопросу об одиночестве. Советую всё хорошенько обдумать, Корбетт. Ты способен выполнять приказы?
— Я служил в армии.
— Это что-нибудь значит?
— Разумеется.
— Хорошо… Тебе нравятся новые места или незнакомые люди, и наоборот?
— И то и другое, — Корбетт живо улыбнулся. — Я строил дома по всему миру. Вам нужен ещё один архитектор?
— Не очень. Ты считаешь, что государство перед тобой в долгу?
На это мог быть дан только один ответ: «— Нет!»
— Но ты решил заморозиться? Ты, должно быть, считал, что будущее тебе что-то даст?
— Вовсе нет. Риск был оправдан — я умирал.
— А… — протянул контролёр с задумчивым видом.
Сперва его подвергли тесту на образование английских слов по свободной ассоциации. Затем взяли пробу крови, заставили до изнеможения крутить педали велоэргометра и снова взяли кровь. Следующая проверка включала определение порога болевой чувствительности путём непосредственного раздражения нервов (Корбетт с большим трудом выдержал это испытание), и в третий раз взяли кровь. В — исключение ему дали китайскую головоломку и попросили разобрать её.
— Теперь мы имеем полное представление о твоём физическом и умственном состоянии, — заявил Пирс, когда все процедуры были закончены.
— А к чему анализы крови? — спросил Корбетт.
Контролёр долго и напряжённо смотрел на него, потом проговорил.
— Сам догадайся.
От этого взгляда у Корбетта по спине побежали мурашки. Оп почувствовал, что на карту поставлена его жизнь. Хотя, конечно, это чувство могло объясняться личной неприязнью Корбетта к контролёру, к его мелким чертам лица, холодным голубым глазам и блуждающей улыбке. Как бы там ни было, Пирс неотлучно находился рядом, следя за поведением Корбетта.
Прежде чем ответить, Корбетт тщательно обдумал свои слова.
— Вы хотите знать, сколько я продержусь, прежде чем вырублюсь. Вы берёте пробы крови, чтобы определить содержание адреналина и кенотоксины, которые позволят установить действительную степень моей усталости.
— Правильно.
Корбетт снова выжил, как и в первый раз, когда проводился тест на определение порога болевой чувствительности. На прощание, как бы мимоходом, Пирс сообщил, что он уже четвёртый индивид, который испытывается в этом пустом теле.
Внезапно он вспомнил то, что случилось с ним двести лет назад. Вокруг него собрались все его родные и друзья, чтобы проводить в последний путь. Уже был выбран консерватор, уплачено за место хранения, и составлено окончательное завещание, но Корбетт не воспринимал происходящее как процесс прощания с жизнью. И в самом деле, ему сделали укол, и боль, не оставлявшая его ни на секунду, растаяла в туманной дымке; он закрыл глаза, мечтая о том далёком будущем, в котором когда-нибудь проснётся, перепрыгнув через столетия. Что же его ждёт? Всемирное правительство? Межпланетное сообщение? Чистая термоядерная энергия? Причудливая одежда? Раскрашенные краской тела? Нудизм?..