Он вывалился из мигающей комнаты и был уже почти у двери в бар, когда его заставил остановиться затихающий взрыв сердитых голосов. Он оборвался стуком мебели, и хриплый голос, принадлежавший, кажется, Бетти, приказал:
— Вот здесь и сиди!
Установилось неприятное молчание, и он осторожно приоткрыл дверь.
Бар выглядел более пустым, чем Джессоп его оставил. Двоих занимавших немалое пространство мужчин, сидевших прямо перед ним, на месте не оказалось. Табуретка, подпиравшая дверь, стояла как раньше. Не могут ли они подстерегать его, притаившись по сторонам двери? Он успел разозлиться на себя за нерешительность, но тут его заметил бармен.
— Еда сейчас будет, — объявил он.
Мэри появилась в поле зрения, придерживая рукой волосы, и обнаружила Джессопа:
— Вы чего не выходите? Прятки затеяли?
Когда смущение выгнало Джессопа из укрытия, он увидел, что Дэниель просто пересел. Его притиснули в угол двое, оставившие свободный столик, и выглядел он встрепанным, будто попал в ловушку.
— Он хотел влезть в ваши бумаги, Дес, — объяснила Бетти.
— Господи боже, да я вовсе не против. Там ничего важного.
— Для нас важно.
Когда Джессоп вернулся в свой угол, Том спросил:
— У вас на борту милашка? Сладенькая?
— Его красотка живет за океаном, — уверенно вмешалась Мэри и стала напевать.
— Ничего подобного! — огрызнулся Джессоп, обращаясь, впрочем, лишь к самому себе и занимаясь кружкой, которую в его отсутствие наполнили доверху. Когда хор умолк, он осторожно проговорил: — Нет, они все здесь.
— Все — это сколько? — заинтересовался Джо. — Вы, похоже, любитель женщин?
— По девушке в каждом порту, — вставил Том.
— Собственно говоря, ни в одном, — возразил Джессоп, рискнув засмеяться в надежде, что никто не усомнится: он смеется над собой.
— И у нас то же самое, — сказал Дэниель, снисходительно посматривая на остальных.
Микроволновка за баром звякнула, возвестив конец работы, и Джессоп с облегчением перевел взгляд на бармена, который нагрузил поднос и подал ему ужин. Когда серое варево в тарелке перестало колыхаться, Джессопу пришлось развернуть рваную салфетку, чтобы достать завернутые в нее вилку и ложку. Он выловил ложкой какой-то черноватый комок, и Бетти спросила:
— Что вы об этом думаете, а, Дес?
Ее вопрос показался Джессопу последним, но не первым из неуместных.
— А вы что думаете?
— Да мы уже ели. Так и заглотили.
— Наворачивайте, Дес, — посоветовал Дэниель. — Там, куда вы направляетесь, такого будет много.
Значит, это ирландское блюдо? Джессопу ничего не оставалось, как поднести ко рту капающий соусом комок. Вероятно, неизвестный овощ или мясо, разварившиеся до полной неузнаваемости в общем котле.
— Вкусно? — спросила Мэри.
Все наблюдали за ним.
— Гм… — По крайней мере набитый рот избавлял его от необходимости давать внятный ответ.
Он проглотил комок целиком, как устрицу, и тут же задумался, сколько повторений на бис потребуется, чтобы опустошить тарелку. Он жевал кусок, над которым пришлось серьезно поработать челюстями, когда Джо объявил:
— Раз вы не студент, ручаюсь, что вы учитель!
Джессопу наконец удалось проглотить и удержать в себе жесткую порцию пищи.
— Лектор, — поправил он.
— А какая разница?
— Я бы сказал, некоторая разница есть.
— Все равно учите, не так, что ли? Все равно живете за счет работяг.
— Брось, Джо, — вмешалась Мэри, — не то наш новый приятель не захочет с нами остаться.
Джессоп мог бы сказать ей, что это уже случилось. Он раздумывал, сколько можно оставить в тарелке, чтобы с достоинством удалиться и поискать другое убежище от урагана, и обязан ли он еще соблюдать вежливость, когда Том резко спросил:
— И что у вас за лекции, Дес?
«Для студентов!» — мог бы огрызнуться Джессоп, но вместо этого показал на партитуру Бетховена, приготовленную для вступительной лекции:
— Мой предмет — музыка.
Он стал нашаривать ложкой последний кусок, когда Мэри спросила:
— И какую отметку вы поставите за наше пение?
— Я вообще-то не оцениваю выступлений. Я скорее теоретик.
Том не удовлетворился пренебрежительным фырканьем Джо и спросил:
— Должны же вы отличать хорошее от плохого, раз вы этому учите?
— Шесть, — сказал Джессоп, чтобы покончить с темой, но тем самым привлек к себе все взгляды настороженных глаз, — Семь, — поправился он, — Добрые семь. Это из десяти. Отметка, которой порадовались бы многие профессионалы.
Бетти рассмеялась, ясно дав понять, почему остальные сидят с насмешливым видом.
— Вы ведь нас еще не слышали, Дес. Надо послушать.
Пока она готовилась начать, Джессоп успел понадеяться, что ему предстоит вытерпеть выступление хора. Бетти, пошатываясь, поднялась на ноги, выпятила грудь, укрепив в нем неприятное ощущение разницы в размерах ее молочных желез, и пошла на приступ мелодии. Что она предлагала сделать с пьяным моряком? Ее дикция и голос, достаточно надтреснутый, чтобы называться фальцетом, делали загадку неразрешимой. Джессоп позволил себе большой глоток «Капитанского» в надежде, что напиток сделает его более снисходительным. Бетти, задыхаясь, опустилась на место.
— О, — поспешно сказал он, — мне кажется…
— Еще рано говорить, — возразил Дэниель. — Прежде надо послушать всех.
Джессоп склонил голову — не в последнюю очередь ради того, чтобы не видеть Мэри. Кривобокость Бетти теперь представилась ему знамением злой судьбы. Слушать Мэри было достаточно тяжелым испытанием — голос ее звучал еще пронзительнее, чем у подружки, а ответ на вопрос песни остался еще более невразумительным.
— Ну вот, — сказала она, добравшись до слишком далекого конца, — кто следующий?
Пока Джо вставал, притопывая, возможно, чтобы привлечь взгляд Джессопа, тот набрал полную ложку матросского рагу, оправдывая свое внимание к тарелке.
Едва ложка попала ему в рот, стало ясно, что ее содержимое слишком упруго, чтобы разжевать, и слишком обильно, чтобы проглотить. Не успел еще Джо прореветь первую строку, когда Джессоп, пошатываясь, поднялся на ноги. Он отчаянно помахал ладонью на раздутые щеки и ввалился в дверь туалета.
Перспектива посещения мужской уборной заставила его зажать рот ладонью. Открыв локтем вторую дверь, он обнаружил, что женская выглядит не более заманчиво. Обломки почерневшей мраморной раковины валялись на неровном бетонном полу под ржавым протекающим краном на перекрученной зеленоватой трубе. Джессоп бросился в первую из двух кабинок, плечом толкнув дверь. Рваная дыра в блестящей асфальтовой заплате отмечала место, где располагался пьедестал. Что он должен был думать о странной субстанции, медузой раскинувшейся по ее краю? Не успел он рассмотреть ее в неровном свете, как масса съежилась и ускользнула в темную глубину. Этого зрелища хватило для того, чтобы заставить его выплюнуть в дыру все, что было во рту, и отступить в коридор. Отчаянно выискивая на стене менее заляпанный участок, чтобы к нему прислониться, Джессоп услышал голоса — продолжение телевизионной трансляции из-за задней двери, и более отчетливо — разговор в баре:
— Не пора уже сказать Десу?
— Бетти права, скоро надо будет.
— Мне не терпится увидеть его лицо!
— Я еще помню, какое было у тебя, Мэри.
Не только слова заставили его похолодеть — хуже было другое: быть может, утомленные пением, оба голоса перестали притворяться. Он наверняка принял бы их за мужские, не сбей его с толку прежние имена. Если ему случилось попасть в заведение такого рода — ему здесь совершенно не место. Постаравшись изобразить на лице полную невинность, для чего ему пришлось проглотить застрявший в горле комок, он смело вошел в бар.
Обстановка изменилась больше, чем он думал. Джо перенес свою тушу на табурет, загораживавший уличную дверь. Джессоп притворился, что не заметил, и тут же понял, что обрек себя притворяться, будто это не имеет значения. Он продолжал старательно притворяться, собирая партитуру и укладывая ее обратно в портфель.