Внезапно Бертран пришел в себя, моргая, словно только что пробудился от захватывающего и экстатического сна. Полковник все еще стоял рядом с ним, изумленно уставившись на статую Саломеи. На его лице появилось выражение удивления, столь чуждое и в то же время юное, что Бертран был поражен. Мужчина был очарован — так же, как и он!
Полковник? Это было невозможно! Он не мог … не мог. Но он это сделал. Он попал под ее чары. Почувствовал это, тоже полюбил ее! Сначала Бертрану захотелось рассмеяться. Но когда он снова посмотрел в это полностью поглощенное созерцанием старое лицо, то почувствовал, что более уместны здесь были бы слезы. Он все понял. Было что-то в этой женщине, что вызывало мечты, похороненные в душе каждого мужчины, старого или молодого. Она была так великолепно холодна, так порочно распутна. Бертран снова ощутил ее зловещую нежность, отметил изящество, с которым Саломея держала на подносе ужасную голову.
Эта ужасная голова на подносе — сегодня все обстояло по-другому. На подносе лежала не та черноволосая, голубоглазая, остекленевшая голова, которую он видел во время предыдущих визитов. Что случилось? Кто-то тронул его за плечо. Маленький седой владелец восковых фигур, до ужаса угодливый.
— Заметили? — пробормотал он. — Прискорбная случайность: старую голову случайно сломали. Один из давних посетителей попытался ткнуть в нее зонтиком, и она упала. Я заменил это, ремонтируя оригинал. Но эта вполне сойдет.
Полковник Бертру оторвался от своих раздумий. Седовласый человечек заискивающе заговорил с ним.
— Хорошенькая, да? — начал он. — Знаете, я сделал ее по образцу своей жены.
И он принялся рассказывать всю эту мрачную историю так же, как ее услышал от него неделю назад Бертран. Изложение событий было все так же плохо и практически теми же словами. Бертран наблюдал за болезненным выражением лица полковника и с удивлением подумал, не выглядел ли он точно так же, когда слушал его в первый раз.
Как ни странно, но именно полковник повернулся на каблуках и ушел, когда закончился рассказ. Бертран последовал за ним, чувствуя на себе насмешливый взгляд маленького серого человечка.
Они вышли на улицу и двинулись дальше молча. На лице полковника все еще блуждало ошеломленное выражение. В дверях своего жилища полковник повернулся к Бертрану. Его голос звучал странно приглушенно.
— Я… мне кажется, я начинаю понимать, мой мальчик. Больше я вас не побеспокою. Я возвращаюсь.
Он зашагал по улице, странно расправив плечи, оставив Бертрана размышлять. Ни слова об инциденте с восковыми фигурами. Ничего! Но он тоже полюбил Саломею. Странно — все это было очень странно. Полковник уходил или убегал? Коротышка с такой занятной готовностью пересказал свою историю, словно отрепетировал ее заранее.
Неужели все это было какой-то мистификацией? Возможно, все это было выдумкой, хитрой уловкой со стороны хранителя музея. Да, вот в чем, должно быть кроется объяснение. Какой-то художник продал коротышке восковую фигуру; тот заметил, что ее реалистическая красота привлекает одиноких мужчин, и состряпал байку о печально известной убийце, чтобы она соответствовала истории статуи. История, может быть, и основывалась на реальных событиях, но маленький человек не выглядел так, будто когда-то был мужем убийцы. Не мог быть ее мужем! Эта история была просто приманкой, западней, чтобы мужчины продолжали приходить, чтобы их деньги продолжали поступать в кассу музея. Для начала Бертран подсчитал, сколько франков он потратил на посещение музея за последние недели. Сумма было значительной. Хитрый делец!
И все же самое интересное заключалось в самой статуе. Фигура была так прекрасна, так похожа на живую в своей прелести, сквозь которую проступала какая-то манящая злоба. Саломея была красной ведьмой, и Бертран чувствовал, что скоро проникнет в ее тайну. Он должен понять эту улыбку и ее очарование.
С этими мыслями молодой человек уединился. И следующие несколько дней писал. Он начал удивительно многообещающую эпическую поэму и трудился над ней без перерыва. Бертран был благодарен полковнику за то, что тот ушел, благодарен хоть за такую помощь. Может быть, Саломея все-таки понимала, может быть, она была настоящей; может быть, она слышала его дикое бормотание в ночи, его одинокие мольбы, обращенные к звездам.
Может быть, она ждала поэтов в каком-нибудь далеком Авалоне или в пылающем аду для стихотворцев. Он найдет ее…