На мгновение пират задрожал от ужаса. Затем вино ударило ему в голову, и когда свет в глазах девушки погас, он с хриплым смехом пересек каюту. Инес швырнула пустой пузырек ему в лицо, но он только усмехнулся.
3
Люк Трич, выругавшись, вывалился из каюты — с телом лежащей в обмороке девушки на плече. Шатающиеся фигуры двигались в сумерках, рыча и смеясь в пьяном возбуждении. Трич яростно выругался, обозревая палубу и направляясь к группе людей, сгрудившихся вокруг мачты.
Он был несколько удивлен, увидев, что старый сеньор Монтелупе все еще жив, учитывая то, что с ним сделали. Старый вельможа был пригвожден к мачте за самую болезненной часть оставшейся руки.
Пираты повернулись к Тричу и уставились на него мутными глазами.
— Что будем делать, капитан? — спросил Грот, подходя к главарю. — Этот стервятник — крепкая старая птица. Он все не умирает и никак не успокоится. Он висит там, ругается и молится по-испански.
Трич хищно улыбнулся.
— Возможно, я смогу придумать новое развлечение, — сказал он.
Послышалось хихиканье, потому что пираты знали своего капитана. Они смотрели, как тот швырнул упавшую в обморок Инес на палубу, и искалеченная голова Монтелупе повернулась, чтобы проследить за действиями Трича.
Сверкнул нож, и старик громко застонал, когда за борт сбросили чудовищно изувеченное тело. Затем Трич повернулся к отцу.
Посеревший испанец смотрел на него измученными глазами, пока лицо Люка не исказилось от стыда.
— Дурак! — голос звучал слабо, но дрожал от ненависти. — Дурак!
Люк хотел отвернуться, но эти глаза и этот голос жертвы удерживали его.
— Есть возмездие для дураков, — прошипел старик. — Я молился стихиям, пока твои собаки мучили меня, молился силам ветра и воды. Ты и твоя банда подонков обречены. Клянусь — твои мучения только начинаются.
Неужели этот истерзанный смертью ужас действительно улыбался?
Люк вздрогнул. Он шагнул вперед, побледнев на глазах у безумца. Старик что-то бормотал.
Матросам показалось, что Монтелупе шепчет что-то на ухо Тричу, потому что капитан наклонил голову к изуродованному лицу, и губы испанца зашевелились. Трудно было расслышать, что он говорит.
— Месть… моя дочь… эликсир… ничто не может остановить жизнь, которая будет вечно течь по венам… ничто не может остановить ненависть… отомстить за себя… возвращение.
В сгущающихся сумерках трудно было разглядеть выражение лица капитана. Может быть, это страх от шепота умирающего? Но мгновение спустя все стали свидетелями ярости капитана. Внезапно ужасная голова дернулась, когда старый испанец плюнул прямо в лицо Тричу.
Затем сверкнула сабля, и по палубе покатилась покрытая красными пятнами голова. В этот момент небо окрасилось кровью, и на фоне заката забурлили алые воды. Когда искалеченное тело свалилось за борт, вода вспенилась с новой силой, и с пылающего западного неба поднялся ветер. Трич вздрогнул и выругался, заметив молчание своих спутников, их взгляды и жесты.
Этот идиот внушил им благоговейный трепет своими проклятиями, но, к счастью, они не слышали, что старый дьявол произнес последним.
С усилием Люк успокоился и овладел собой. Он крикнул, чтобы принесли свежего рома, отвесил пощечины ближайшим членам команды и с важным видом двинулся вперед.
Через некоторое время его товарищи последовали за ним, и теплые укусы спиртного скоро прогнали болезненную меланхолию. Они пили, пока закат тлел в сумерках, пили, пока уносились ночные тучи, прежде чем поднялись завывающие порывы ветра; пили, даже когда вода хлестала корабль по бортам и палубе. А пока белые волны набегали и вздымались, и море начинало кипеть и пузыриться, словно раскаленное в каком-то дьявольском котле.
Около полуночи разразилась буря, и дождь хлестал пьяных гуляк на палубе. Тогда-то несколько человек и очнулись от своего замешательства, но было уже слишком поздно.
«Золотой гребень» кружился в бушующем море под порывами ветра, рвавшего паруса и рангоут. Трич проревел бесполезные приказы дюжине своих людей, но они не помогли. Никто не осмеливался подняться наверх или бросить вызов шторму над палубой. Даже когда мачта упала, обезумевшие от паники люди были бессильны предотвратить дальнейшее бедствие. Черная ночь завыла вокруг них, и море хлынуло на палубу, когда корабль накренился от шторма.