Впервые я увидел его в Англии. Неделю проводил с друзьями в Манчестере; у них был загородный дом недалеко от промышленного города. Как-то днем мы катались по поместью верхом, и я отстал, чтобы дать отдых лошади. Солнце уже клонилось к закату, когда я завернул за угол и увидел холм. Небо над ним было красным.
Сначала я увидел холм. А потом на нем что-то выросло. Вы читали о привидениях, доктор? О том, как они проявляют себя с эктоплазмой? Говорят, что это похоже на то, как картинка проступает при проявке фотографии. Оно проявляется, постепенно обретая форму и наполняясь цветом.
Именно это и проделал дом! Дом Друмов! По мере того как я узнавал отвратительную крышу, выглядывавшую из-за склона холма, от его очертаний медленно расплывались волнистые линии. Глаза-окна покраснели от косых солнечных лучей и смотрели прямо на меня. «Входи, Уилл Бэнкс», словно приглашали они. Я смотрел целую минуту, моргая и всем сердцем надеясь, что видение исчезнет. Но этого не произошло.
Тогда я пришпорил коня и, не оглядываясь, поскакал по дороге до конца.
— Кто жил на холме? — спросил я.
Бэнкс остановился, посмотрел на меня. Еще до того, как он заговорил, я понял.
— Никто, — ответил он.
— Пытаетесь меня разыграть?
— Я не стал дергаться. Но на следующий день уехал. Отправился в Альпы. Нет, я не видел Дом Друмов на Маттерхорне. Мне выпало шесть спокойных месяцев. Но в поезде, возвращавшемся в Марсель, я выглянул в окно на закатное небо и … «Входи, Уилл Бэнкс», приглашали глаза-окна. Я отвернулся. В тот же вечер я отправился в Неаполь. После этого началось преследование. Полгода, восемь месяцев я чувствовал себя в безопасности. Но если закат застигал меня на склоне холма, будь то в Норвегии или в Бирме, проклятое видение возвращалось. Я все зафиксировал. Это произошло двадцать один раз за последние десять лет.
Я достаточно разобрался во всем этом. После третьего или четвертого проявления понял, что это сочетание заката и склона холма было необходимо для создания образа — я не смог бы сказать «для призрака». С наступлением сумерек я старался не выходить на улицу. Но в последний год или около того, я потерял надежду. Путешествия не приносили плодов. Я не могу избежать этого. Естественно, все оставалось только во мне. Я не осмеливался никому говорить об этом и несколько раз убеждался, что никто, кроме меня, не видел призрака. Что меня напугало, так это дальнейшее развитие событий.
Разве вы не понимаете, что это значит? Рано или поздно я окажусь перед домом, у самой двери! И однажды на закате я могу оказаться внутри! Внутри, под длинными коричневыми стропилами с крюками, и снова возникнет Брайан весь в крови, и этот Дом все ждет меня. Он все ближе и ближе. И все же, видит Бог, я всегда стараюсь скрыться, когда вижу его там, на холме. Но каждый раз я оказываюсь чуточку ближе, и если я войду в это проклятое место, то что-то ожидает меня там; дух того Дома…
Уилл Бэнкс остановился не по своей воле — я остановил его.
— Хватит! — резко оборвал я.
— Что?
— Замолчите! — повторил я. — Послушайте меня, Уилл Бэнкс. Я выслушал вас и ни разу не прервал; теперь ожидаю такой же взаимности в ответ.
Он сразу успокоился, так как я знал, что так и произойдет — не зря же был психиатром, мы всегда знаем, когда дать пациентам высказаться, а когда заставить их замолчать.
— Я выслушал вас, — сказал я, — без всяких насмешек над колдовством или фантазиями. Теперь предположим, что вы выслушаете мои теории с тем же уважением. Начнем с того, что вы страдаете от общей одержимости. Ничего серьезного, просто обычная, будничная навязчивая идея — двоюродная сестра той, что заставляет пьяницу видеть розовых слонов, даже когда на самом деле он не страдает белой горячкой.
Я уставился на него.
— Это, несомненно, симптом комплекса вины, — сказал я небрежно. — Вы убили человека по имени Брайан Друм. Не трудитесь отрицать! Это факт. Мы не будем вдаваться в мотивы, и даже не будем задумываться над оправданиями. Вы убили Брайана Друма при очень странных обстоятельствах. Что-то в доме, где произошло убийство, произвело сильное впечатление на ваше восприимчивое подсознание. В состоянии стресса после убийства вы подожгли дом. В вашем подсознании разрушение дома представлялось большим преступлением, чем уничтожение человека.
Правильно?