Гадер выронил фрукт.
- Осторожнее, - запричитал грек, - осторожнее! Но если вы возьмете весь поднос, так и быть, одно яблоко я уступлю.
Через несколько мгновений и два золотых Гадер узнал все, что его интересовало. Ровно в полдень он был уже у ворот дома, где, по словам торговца, жил Тартес. Про другого, Эвмела, грек ничего не знал, но архонт рад был и этим новостям.
Слуги дома только покачали головами, когда Гадер спросил у них о чужаках. Один из них пожал плечами и ответил:
- Я слышал, как кратия сильно плакала утром. Господин говорил что-то об отплытии сегодня в полдень.
Атлант спросил, помнит ли слуга, куда их гости собирались отбыть. Седовласый грек серьезно задумался. Маленький смышленный парнишка, в нетерпении прыгавший рядом с ним, закричал:
- А я слышал! Слышал! В Миср! В Миср! - и задергал старшего за хитон, требуя обещанное лакомство.
... Тень от гномона едва перевалила за полдень, когда архонт оказался у морских ворот. Волны неспешно набегали на желтый песок, стирая следы стоявших здесь совсем недавно людей. Далеко, там, где море касалось голубого неба, маленькой точкой на солнце прощально сверкнули белые паруса.
Глава 52. Пленники
Путешествие казалось Тартесу весьма утомительным. Никогда раньше не заплывавший дальше греческих берегов, он то и дело страдал от морской болезни. Нездоровилось и Эврифее - девушка предпочитала проводить время в нижних помещениях корабля. И только Эвмел, любивший море не меньше Атлантиды, и в прежние времена не раз посещавший чужие страны для усмирения врагов и поиска новых друзей, с удовольствием разглядывал невиданные для него мореходные карты.
Многое на этом корабле он находил любопытного для себя, примечая особо интересные вещи из устройства судна. Однако большей частью царь склонялся к мысли, что атланты были куда образованнее нынешних мореплавателей, и, очевидно, со времен гибели Атлантиды прошло слишком уж много времени. Иначе как было объяснить то, что все полезные знания судостроительства здесь не просто не использовались - до них явно было очень далеко.
Луций, спутник Анаксагораса, иногда стоял на носу галеры и смотрел вдаль. Он ни к кому не подходил и вообще казался неживым предметом, случайно очутившимся на судне. Сам старик изредка приглашал Эвмела на обед, но, как правило, все разговоры велись на отвлеченные темы. Ни о библиотеке, ни о рисунке, ни о появлении атлантов в Афинах речи не шло. Тартесу и Эврифее еду доставляли прямо в комнату - мыслитель ими не интересовался совершенно.
По расчетам Эвмела, до Мисра оставался день пути, когда рано утром небо решительно потемнело. Надвигалась гроза. Осенью штормы бывали редки, но, очевидно, в этот раз море передумало.
Волны только начали раскачивать корабль, когда появился Луций и попросил спуститься вниз. Его лицо, с прямым длинным носом, украшенным посередине легкой горбинкой, казалось высеченным из камня. Он ничего не ответил атланту, спросившему о надвигающейся буре - молча повернулся и исчез так же внезапно, как пришел.
Скрепя сердце, Эвмел подчинился приказу. Он слишком долго правил государством, чтобы не понимать очевидного: именно Луций - истинный хозяин на галере.
Время тянулось томительно медленно; перед полуднем атлант не выдержал и поднялся наверх. В черных небесах сверкали ослепительно белые молнии. Ветер усиливался и рвался на свободу, стесненный широкими крыльями парусов. Люди ожесточенно бегали по палубе, укрепляя мачты и реи. Эвмел почувствовал себя лишним и решил вернуться.
Проходя мимо комнат Анаксагораса, он услышал голоса. Любопытство перешагнуло осторожность - и царь, оглянувшись, приостановился у двери. Из-за светло-коричневого ясеневого массива отчетливо доносился привычно возбужденный голос старика:
- О, Луций, я вас уверяю, они связаны. Я нашел его на берегу два лунных месяца назад - как раз тогда, когда эти чужаки появились в Афинах. Старший сказал, что их выбросило на берег, а корабль растерзало в щепки. Но я в тот день был там, да и после - никаких остатков судна не нашлось. Они лгут, Луций, понимаете, лгут! - мыслитель перешел на пронзительный шепот. Его собеседник что-то негромко ответил ему; слов было не разобрать. - Я уверен, это все неспроста - этот ящик не смог открыть ни один кузнец ни в Коринфе, ни в Афинах.
Ящик? Эвмел замер, затаив дыхание.
Заговорил Луций. Долго, чуть слышно. Как атлант ни старался, он не мог понять ни одной фразы. Старик ответил ему взволнованно, громогласно:
- Но послушайте! Это ведь все-таки моя добыча. Мне не нужны награды Октавиана! Я всего лишь хочу узнать... - Луций ответил коротко, оборвав его на полуслове.
- Нет, я не согласен! - Анаксагорас бросился к выходу. Эвмел едва успел отпрянуть в закуток напротив. Мыслитель распахнул дверь и стремительными шагами направился к лестнице. Следом тихо и задумчиво вышел Луций.
Вот он, случай! Эвмел нырнул в помещение. Быстро окинул комнату взглядом. Несколько полок с свитками, старые документы. Широкая тумба, кровать. Стол из вяза. На столе чаша с фруктами, кувшин вина.
И до боли знакомый темный деревянный ларец.
Он знал, что внутри - небольшая шкатулка из аврихалька с черно-белым циферблатом. И серебряной стрелкой, лежащей ровно посередине.
Сердце заколотилось сильнее, в груди что-то щелкнуло.
Взять? Забрать? Свое, принадлежащее по праву. Но их всего двое - Эврифея не в счет. За бортом начинается шторм. Они не смогут выбраться с Оресом в такую непогоду.
Или...
Будет ли еще такая возможность? Когда? Когда корабль приплывет в Миср? Судя по тому, что Анаксагорас называл их своей добычей - вряд ли. Их ждет незавидная участь пленников, а если ларец откроется - то и рабов. В лучшем случае.
Если Луций не прикажет выкинуть их отрубленные головы в реку. В том, что спутник старика способен и не на такое, Эвмел отчего-то и не сомневался. Достаточно вспомнить серые, водянистые глаза.