На следующий год пышные травы уродились только на ферме Тома и нигде больше, поэтому он решил, что неплохо будет купить плохоньких овец и подкормить их хорошенько на продажу: овец в то время отдавали по семь шиллингов шесть пенсов дюжина. Том купил себе сотни две, но скваттер поставил человека, который караулил у границы участка, и стоило овцам сунуть морду за изгородь (изгородь Тома не была рассчитана на овец), как тот спускал на них собак. Собаки гнали овец через весь участок Тома к противоположному краю, где их поджидал другой человек с палкой наготове.
Собака Тома делала все, что могла, расправляясь с четвероногими приспешниками капитализма, но, прикончив четвертого, сама заболела и скоро сдохла. Выпуская на овец своего пса, подставщики втерли ему в шерсть яд — это был единственный способ разделаться с собакой Тома.
Том думал, не лучше ли у него пойдет дело с товарищем, но племянника, который приехал к нему из города, арестовали по наущению скваттера, обвинив в том, что он якобы крал овец, и приговорили к двум годам каторжных работ. За это время наш фермер и сам отсидел шесть месяцев за «применение физического насилия» в отношении скваттера «с намерением нанесения ему серьезных телесных повреждений». Собственно говоря, он пошел дальше намерений, если сломанный нос, трещина в челюсти и потеря скваттером изрядного количества зубов что-нибудь да значат. Скваттер к тому времени наладил отношения с другим мировым судьей и даже выдал за него дочь.
Вернулся Том из тюрьмы к пепелищу, но, подрядившись на постройку изгородей, он сколотил несколько фунтов и решил продолжать свои фермерские опыты. В течение следующего года он обзавелся «хозяйкой» и несколькими коровами. «Хозяйка» его обворовала и сбежала с одним из подставщиков, часть коров пала во время засухи, остальных же загнал к себе скваттер, якобы за потраву, когда они ходили на водопой. Тогда Том арендовал фруктовый сад в верховьях ручья, но град побил все фрукты. При этом событии опять была представлена Германия — Джэкоб, возвращаясь домой из города, укрылся в хижине Тома от грозы. Всю грозу Том простоял снаружи, прислонившись к притолоке, не обращая внимания на град. Глаза его горели сухим огнем, и из груди с каждым вздохом вырывались сдавленные рыданья. Джэкоб не трогал его, а сидел в хижине с мечтательным выражением на суровом лице — по всей вероятности, вспоминал детство и фатерланд. Когда все кончилось, он подвел Тома к табуретке, усадил его и сказал:
— Ты будешь ожидать здесь, Том. Я буду домой за чем-то ехать. Ты будешь сидеть здесь спокойно и ожидать двадцать минут.
Затем он сел верхом на свою лошадь и поехал, бормоча под нос:
— Этот шеловек долшен слезиться, этот шеловек долшен слезиться.
Через двадцать минут он вернулся с бутылкой вина и корнетом под полой. Он разлил вино в две большие кружки, заставил Тома выпить, выпил сам, а затем вынул свой корнет, встал на пороге и заиграл вслед уходящей туче немецкий марш. Град прошел и над его виноградником, он тоже был разорен вчистую. Том «прослезился», и все обошлось. Он, конечно, приуныл, но снова подрядился ставить изгороди и уже подумывал, «не посадить ли несколько виноградных лоз и фруктовых деревьев», как вдруг казенные землемеры — о существовании которых он совершенно позабыл — воскресли из мертвых, и явились, и обмерили, и объявили, что в действительности его участок находится среди бесплодных каменистых холмов по ту сторону речки. Том порадовался, что не успел еще насадить новый фруктовый сад, и стал перетаскивать свой дом и изгородь на новый участок, но тут вмешался скваттер, захватил ферму со всем имуществом и возбудил дело против Тома, обвиняя его в незаконном присвоении земельной собственности, и предъявил ему иск в размере двух с половиной тысяч фунтов стерлингов.
На следующий год Том проследовал в сумасшедший дом в Парраматте, а летом туда же прислали скваттера, разоренного засухой, кроликами, банками и шерстяными монополиями. Они очень подружились и часто вели оживленные беседы относительно возможности — или невозможности — взрыва небесных шлюзов во время засухи при помощи динамита.
Через несколько лет Тома выпустили. Он обосновался в одном из пригородов. Днем его встретишь редко, а ночью он по большей части с фонарем в руках сопровождает некую подводу. Он говорит, что единственное, о чем сожалеет, так это о том, что его не посадили в сумасшедший дом прежде, чем он занялся фермерством.