Люди хохотали до упаду, глядя, как лошадь констебля Уилэна, которую аркебуз колотил по загривку, становится на дыбы, силясь сбросить своего седока.
— Убери к черту эту штуку! — заорал на констебля начальник полиции. Хохот и улюлюканье понеслись вслед сконфуженному полицейскому, когда он вместе со своим грозным оружием повернул обратно.
Через несколько минут все было кончено. Самые буйные и озорные из толпы и те разбрелись кто куда, стараясь не попадаться на глаза своим руководителям. Старательский комитет считал, что старатели имели право высказать сэру Джону свое мнение о нем и дать ему почувствовать, какое возмущение и гнев породили незаконные действия правительства. В то же время комитет отвергал обвинение в насильственных действиях, якобы заставивших инспектора зачитать закон о нарушении общественного порядка. Союз старателей принес свои извинения сэру Джону, но заявил, что не может считать себя ответственным за то, что произошло.
Ничего бы не случилось, заявил Мик Мэньон, если бы сэр Джон выступил перед старателями и хотя бы в самых общих словах с обычными для такого политика оговорками и недомолвками пообещал им ознакомиться с их претензиями. Чего вы хотите от людей, которые несколько часов подряд жарились на солнцепеке, тщетно ожидая, когда наконец глава правительства соблаговолит поговорить с ними? Вполне понятно, что они настаивали на своем праве услышать от премьера, почему правительство притесняет старателей и издает такие неслыханные законы.
Большинство старателей весело посмеивалось, вспоминая этот случай. Они были рады, что сэр Джон получил по заслугам. Вот была потеха, когда они, сами того не желая, напугали важного, толстого премьера и заставили его со всех ног бежать к поезду, а констеблю тоже пришлось отправиться восвояси вместе со своим дурацким ружьем. Да, было что вспомнить и над чем посмеяться недельку-другую.
Еще больший повод к шуткам и веселью дали южные газеты. Они вышли с сенсационными заголовками: «Буйство и мятежи в Калгурли», «Премьер подвергся нападению, нанесены серьезные увечья», «Ранение зонтом». Газеты восхваляли героическое поведение сэра Джона, отказавшегося пойти на какие-либо уступки перед лицом разъяренной черни, и печатали адресованные ему поздравительные телеграммы. Приветствие мистера Мейтленда Брауна: «Черт возьми, я горжусь вами!» — долго со смехом повторяли на приисках и нередко провозглашали как тост за стаканом вина.
Но совсем уже комический вид приняла вся эта история, когда сэр Джон опроверг сообщения о нанесенных ему увечьях, а начальник полиции заявил, что демонстрация не носила характера мятежа и что, по его мнению, приисковый инспектор не имел достаточных оснований зачитывать закон о нарушении общественного порядка. Не было ни одного пострадавшего, никто не получил ни единой царапины. Наиболее опасным преступником оказался Джонни Джонсон, старый одноногий звонарь, которому было предъявлено обвинение в буйном якобы поведении, а именно в том, что он позволил себе кричать: «Не сдавайтесь, ребята! К чертям собачьим Джона Форреста и всех таких скотов, как он! Долой навозную муху Хейра! К черту Морана!»
Сверх того Джонни обвинялся еще в том, что он ударил костылем лошадь констебля Уилэна. Джонни присудили к девяти месяцам каторжных работ во фримантлской тюрьме. Еще четверо были обвинены в буйном поведении или подстрекательстве к бунту. Один из них, желая доказать свое алиби, просил указать время, когда было совершено преступление, но судья, инспектор Хейр, ответил: «Я сам тебя видел, а когда — не важно».
Такого же заявления оказалось достаточно, чтобы засадить за решетку еще двоих старателей.
Однако когда Тому Дойлю и Билли Королю предъявили такое обвинение, им каким-то образом удалось оправдаться.
Но как бы там ни было, а к концу месяца «десятифутовая поправка» была отменена. А еще через неделю старателей, отбывавших заключение во фримантлской тюрьме, выпустили на свободу. И наконец, Верховный суд, рассмотрев жалобу старателей, отменил все предписания, запрещавшие старательские разработки на айвенговском отводе.
Это была большая победа, и ее праздновали на каждом руднике, в каждом старательском лагере. Старатели толпами разгуливали по городу, смеялись, пели, угощали друг друга. Все перипетии борьбы — аресты, суды и пресловутый «мятеж» — припоминались снова и снова, и каждый раз это сопровождалось взрывами хохота. На митингах произносились речи в честь товарищей, отбывших наказание в тюрьме. Днем старатели уходили работать на свои участки, но после захода солнца все улицы и все трактиры в городе звенели от песен, смеха, веселых шуток. И, поднимая кружки с пивом, старатели провозглашали: «Черт возьми, мы гордимся вами!»