Письма и бумаги, которые он должен был доставить по дороге, беспокоили его довольно смутно, но постоянно, — так же, как абстрактные идеи, занимавшие его пассажиров.
Наш шутник, обладавший грубоватым юмором, последние два-три перегона то и дело прохаживался по адресу кучера. Но тот угрюмо отмалчивался. Он был не из тех, кто, получив оскорбление или вообразив, что его оскорбили, говорит об этом прямо и тем самым завоевывает уважение противника и предупреждает недоразумение, которое может привести к вечной вражде. Повстречав вас через много лет, когда вы уже совсем забыли о своем прегрешении — если вы вообще его заметили, — он может неожиданно «двинуть» вас по уху.
А иногда случается, что вы считаете его своим другом, однако он будет стоять рядом и слушать, как незнакомый вам обоим человек нагло лжет вам, стараясь вас одурачить. И хоть он знает, что незнакомец лжет, он нипочем не предостережет вас. Ему это никогда и в голову не придет. Ведь это его не касается — так, какая-то абстрактная проблема.
Сумерки сгущались, становилось все холоднее. Пошел дождь — словно ледяной юг начал плевать на наши лица, шеи и руки, а ноги уже стали громадными, как у верблюда, совсем онемели, и мы с тем же успехом могли бы пытаться согреть деревяшки, стуча ими по полу. Но зато пальцы не скрючивались и не ныли, и мы не чувствовали, как болят мозоли.
Мы жадно искали глазами признаки станции, где предстояло сменить лошадей, — расчищенный участок, изгородь или огонек, — но вокруг была сплошная темь. Длинную прямую, проложенную в зарослях дорогу больше не скрашивало неверное пятно света там, далеко впереди, где окаймлявшая дорогу лента леса смыкалась с небом, — мы ехали теперь по низине.
Нашему воображению рисовалось пристанище, где мы отдохнем, — снаружи в морозной дымке мерцает фонарь, а в уютном баре ярко пылает очаг, и длинный стол накрыт к ужину. Но Австралия — страна противоречий, и здесь все бывает наоборот. Придорожные трактиры всегда объявляются неожиданно и в самых неподходящих местах; в баре, как правило, все готово для настоящего банкета, если вы не голодны или спешите, а когда вы голодны и не спешите, в нем темно и холодно, как в могиле.
Неожиданно кучер сказал: «Приехали». Сказал он это таким тоном, словно довез нас до виселицы и страшно рад, что доставил нас к месту казни в целости и сохранности. Мы стали всматриваться, но ничего не увидели; потом где-то впереди замелькал огонек, приближаясь к нам, и вскоре мы разглядели, что это фонарь, который несет человек в войлочной шляпе, с густой темной бородой и с наброшенным на плечи мешком. Он поднял руку и что-то сказал кучеру тоном руководителя поисковой партии, наконец обнаружившего труп. Кучер остановил лошадей, но потом медленно двинулся дальше.
— В чем дело? — спросили мы. — Что случилось?
— Да ничего особенного, — ответил кучер.
— Жена хозяина больна, — пояснил кто-то, — и он просит, чтобы мы не шумели.
Во мраке замаячила станция — обычная хижина из горбыля и коры, а за ней чернела большая конюшня. Мы спустились на землю, ковыляя, словно калеки.
Как только мы почувствовали, что ноги у нас отходят и сократились до нормальных размеров, мы помогли распрячь лошадей и отвести их в конюшню, стараясь как можно меньше шуметь.
— Ей очень плохо? — спросили мы хозяина, проявляя возможно больше участия.
— Да, — отвечал он голосом грубоватого человека, проведшего не одну тяжелую бессонную ночь около постели больного. — Но с божьей помощью, надеюсь, мы ее выходим.
Осмелев, мы сказали сочувственным шепотом:
— Нам очень неприятно беспокоить вас, но, может, у вас найдется что-нибудь выпить и перекусить.
— Еды в доме никакой нет, — ответил хозяин. — У меня есть только ром и молоко. Хотите?
Тут один из пилигримов не выдержал.
— Хорошенькое дело, — начал он, — таких трактиров я еще не…
— Ш-ш-ш, — зашипел хозяин.
Пилигрим нахмурился и стушевался. Нельзя свободно выражать свои чувства, если за стеной умирает женщина.
— Так кто тут упомянул ром и молоко? — шепотом спросил шутник.
— Подождите здесь, — сказал хозяин и исчез в сенях.
Вскоре осветилось окно. На его стеклах мы заметили поцарапанные, засиженные мухами буквы «Б», «А» и изувеченное «Р», — одно стекло было разбито.
Приоткрылась дверь, и мы тихонько проскользнули в бар, словно собирались выпить в неположенный час в городе, где полиция строга и неподкупна.