— Ах ты косой! — засмеялась Таня. — Приходил мякину воровать!
— Меня даже лапой ударил, — сказала Алёнка. — Чуть с ног не сшиб как бросился!
Подруги вытащили по большому снопу соломы и отправились на гору. Золотые соломинки терялись у них по дороге. Притащили снопы на гору, уселись на них и помчались вниз по ледяному бугру. Лучше, чем на салазках: и весело, и не страшно. Внизу въехали в мягкий сугроб.
— Вот как, почти до реки домчались!
— А давай в прорубь посмотрим?
Девочки уселись на корточки около проруби. Прорубь была словно круглое окно в реку. Но ни жуков, ни рыбок не было в тёмной воде, только мелкие волны шли и шли одна за другой.
— А где же рыбы? — удивилась Алёнка. — Помёрзли?
— Не помёрзли, а спят, — сказала Таня. — Дедушка говорил — они стадом стоят на дне и спят. Только жабрами шевелят.
— Ага! Гляди, гляди! — вдруг крикнула Алёнка. — Видела?
— Видела, — ответила Таня. — Как она хвостом-то! Вырь-бырь — и нет её.
— А ты говоришь — спят!
— А может, это налим? Налим зимой не спит. Он спит летом.
— «Летом спит»! Да летом его, сонного, можно сразу схватить!
— А схвати-ка! Он под коряжину забьётся или под камень — вот и схвати!
— Дедушка говорил?
— Конечно.
Подружки ещё посидели, посмотрели сквозь круглое окно в реку. Но больше ничего не увидели. А потом взяли свои снопы и пошли обратно. Ох и круто же подниматься!
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С КИСЕЛЁМ
Вылезли наверх. Запыхались.
— Давай ещё разок скатимся? — сказала Алёнка.
Но Таня вдруг всплеснула руками:
— Ой! А кисель-то где же?
Горшка с киселём не было. Была только ямка в снегу.
— Лучше бы мы не катались! — всхлипнула Таня.
— Это всё гуси виноваты — сбили нас с дороги! — сказала Алёнка. Кабы не сбили, мы бы на гору не пришли...
Упала крупная пушистая снежинка прямо Алёнке на нос. Она подняла голову — никак, снег начинается?
Подняла голову и вдруг засмеялась:
— Таня, погляди наверх!
Таня поглядела. А наверху, на ракитовой ветке, висит их горшок с киселём!
— Кто-нибудь шёл мимо по тропочке и нарочно повесил!
Подружки обрадовались, да рано. Нашли свой кисель, а достать не могут — очень высока ветка. Они стали друг друга подсаживать, но только кряхтели да падали в снег. Хотели нагнуть ветку — силы не хватило. Ветка толстая, не гнётся, только иней с неё валится на голову.
— Знаешь что, Таня? — сказала Алёнка. — Пойди в деревню, позови кого-нибудь... Может, Юрку...
— А ты?
— А я отнесу солому и буду здесь стоять. Буду стеречь.
— Будешь стоять?
— Буду.
— А если замёрзнешь?
— Всё равно буду стоять.
Таня приподняла полы своего синего пальтеца и побежала по тропочке в деревню.
А Алёнка отнесла в сарай снопы и вернулась под большой ракитовый куст, на котором висел горшок с киселём.
Небо между тем побелело, потускнело. На сугробах уже не играли острые огоньки, и лёд на горе уже не сверкал так ярко. А снежинки всё гуще падали, всё веселей кружились.
Алёнке стало зябко. Снизу, из овражка, начинало подувать, начинало завихривать. Однако взялась Алёнка стоять, значит, стой!
Но Алёнка ждала недолго. Таня уже шла к ней на выручку, а с ней тётка Марья Бубенцова. Тётка Марья шла за водой на реку. Она нагнула ракитовый куст и сняла горшок с киселём.
— Это скотник дядя Павел повесил, я знаю, — сказала тётка Марья. — Он в сарай за соломой ходил, увидел ваш узелок да и подшутил над вами!
Таня и Алёнка сразу повеселели. Они опять взяли свой узелок: Таня с одной стороны, Алёнка — с другой. И пошли в ригу, понесли Таниной матери овсяный кисель.
Подруги шли, а ветер подгонял их. Он теребил их пальтишки, закидывал на головы концы платков. Снег стал густым, совсем завесил и небо и землю. А тут уж и темнеть начало. Сквозь снег и сумерки едва разглядели ригу.
Под навесом риги, за соломенными заслонами, колхозницы мяли лён.
Мягко и ровно тарахтел трактор, негромко рокотала мялка.
Работа шла спорая. Одна колхозница разбирала большие пуки льна по горстям. Другая подавала эти жёсткие прямые горсти в мялку. Третья принимала их из мялки уже мягкими, мятыми и складывала в кучку. А остальные колхозницы трепали лён, выколачивали из него костру. И костра эта — сухие мелкие обломки жёстких стеблей — летела вокруг, словно белая придорожная пыль.
Около самой стены топорщились жёсткие пуки льна, ещё тёплые, только что вынутые из риги.
— Батюшки мои! — сказала Танина мать, приостанавливая работу. — Это вы откуда взялись? В такую-то непогодь!
— Мы тебе кисель принесли, — сказала Таня. — Полдничай!
Все колхозницы засмеялись: ужинать пора, а они с полдником! И Танина мать засмеялась тоже.
— Какие же полдники — уж вечер на дворе. Что же так поздно вас послали?
— Да нас давно послали... — сказала Таня.
— А где ж вы были?
— Да мы всё шли...
— У вас небось, пока шли, и кисель-то льдом подёрнулся! — сказала соседка Татьяна.
А соседка Катерина сказала:
— Ничего, что льдом подёрнулся. Не дорог кисель — дорога забота!
— Ну, отдохните — видно, далёкий у вас путь был, — сказала мать. — А мы сейчас последний лён домнём и пойдём домой все вместе. А дома тогда уж и кисель съедим.
Часто-часто замелькали в её руках льняные горсти, посыпалась, полетела сухая костра. Таня глядела, как длинные льняные стебли становились всё мягче, всё чище, превращались в серебристое светлое волокно.
Алёнка и Таня пробрались поближе к самой риге, к тёплой бревенчатой стене, к открытой дверце.
В глубине риги было темно. Круглый фонарь, повешенный наверху, слабо освещал длинные частые жерди-колосники. На эти жерди насаживают снопы — и ржаные, и овсяные, и льняные, — когда чей черёд. А внизу, под колосниками, топят большую печь, и снопы сохнут.
Сухую рожь и сухой овёс легче молотить. А сухой лён мять легче.
Из тёмной глубины риги дышало теплом и крепким запахом просохшего льна.
— Слазить бы туда, а? — прошептала Таня.
Но Алёнка даже отодвинулась от дверцы:
— Нет уж! Провалишься, да прямо в печку!
— А всё-таки посмотреть бы, а? Вот как дядя Иван Таланов полезет печку топить, и я с ним попрошусь!
— Много там ещё льну-то? — спросил кто-то. — А то уж темно становится.
— Девчонки, есть там лён на колосниках? — крикнула бригадирша тётка Дарья. — Видно вам или нет?
— Видно! — ответила Таня. — Все колосники видно, а льна — ни одного снопа нету!
— Ну тогда давайте поживей, — сказала тётка Дарья. — Давайте поживей, да и домой. Теперь немного осталось.
Ещё чаще застучала мялка, ещё гуще, полетела костра, ещё веселей замелькали длинные льняные горсти.
Колхозницы домяли лён и пошли домой. И Таня с Алёнкой пошли с ними.
Снежный ветер летел им навстречу и сбивал с дороги. Тогда мать распахнула своё широкое пальто и накрыла одной полой Таню, а другой Алёнку. Идти втроём было тесно, но зато тепло и весело. Таня кричала:
— Ку-ку!
Алёнка откликалась ей, а мать смеялась:
— Я с вами, как наседка с цыплятами. Цыплята, как озябнут, — сейчас к курице под крылья. Так и вы у меня!
В ГОСТЯХ НА СКОТНОМ
На другой день в сумерки Таня и Алёнка возвращались с горы и волочили свои большие салазки.
— У меня в валенках снегу полно, — сказала Алёнка.
— А ты вытряхни, — посоветовала Таня.
— Да как я вытряхну? Он там растаял, вода хлюпает.
Они шли мимо скотного двора. В сторожке на скотном светился огонёк и над крышей поднимался дым.
— Ваш дедушка печку топит, — сказала Алёнка, — вон дым из трубы идёт.
— Пойдём к дедушке, — сказала Таня. — Твои валенки посушим.
Подружки подошли к окну и постучались. Дедушка отворил дверь.