«Дурак ты, дурак!» — подумала выходная актриса Марыськина.
— Это не роль, а Библия! — вскричала Любарская и сделала вид, что сгибается под тяжестью полученной тетрадки.
«Дура ты, дура, — подумала Марыськина. — Оторвала бы для меня листков десять — я бы вам показала!»
Потом получили роли: старуха Ковригина, комик Лучинин-Кавказский, второй актер Талиев и вторая актриса Макдональдова.
Марыськина с аппетитом проглотила слюну и спросила, сдерживая рыдания:
— А мне?
— Есть и тебе, милочка, — улыбнулся режиссер. — Вот тебе ролька — пальчики проглотишь.
Между двумя его пальцами виднелась какая-то крохотная, измятая бумажка.
— Это такая роль?
— Такая.
— Да где она?
— Вот.
— Я ее и не вижу, — обиженно сказала Марыськина.
— Ничего, — вздохнул режиссер, — она маловата, но зато дает громадный материал для игры. Подумай, ты богатая купчиха, гостья — во втором акте.
— А что я говорю?
— Вот что: «…в числе других гостей входит купчиха Полуянова. Целуется с хозяйкой… («с ней» — указал режиссер на Любарскую)… говорит: «Наконец-то собралась к вам, милые мои…» Солнцева: «Очень рада, садитесь». — «Сяду и даже чашечку чаю выпью». — «Сделайте одолжение!» Полуянова садится, пьет чай».
— И это все? — с отвращением спросила Марыськина. — Хоть бы две странички дали…
— Миленькая! Да ведь тут игры масса! Погляди, быту сколько: «Наконец-то собралась к вам, милые мои…» Ведь это живое лицо! Купчиха во весь рост! А потом: «…сяду и даже чашечку чаю выпью!» Заметь, ей еще и не предлагали чай, а она уже сама заявляет — «выпью»! Вот оно где, темное купеческое царство гениального Островского: сяду, говорит, и даже чаю выпью. Ведь это тип! Это сама жизнь, перенесенная на подмостки! Я понимаю, если бы хозяйка там предложила ей: «Выпейте чаю, госпожа Полуянова». А то ведь нет! Этакая бесцеремонность: «Сяду и даже чаю выпью». Хе-хе! Ты бесцеремонность-то подчеркни!
Марыськина с болезненной гримасой прочла еще раз роль и сказала:
— А мне тип Полуяновой рисуется иначе: эта женщина хотя и выросла в купеческой среде, но она рвется к свету, рвется в другой мир… У нее есть идеалы, она даже влюблена в одного писателя, но муж ее угнетает и давит своей злостью и ревностью. И она, нежная, тонко чувствующая, рвется куда-то.
— Ладно, — равнодушно кивнул головой режиссер. — Пусть рвется. Это не важно. Тебе виднее…
— Я ее буду толковать немного экзальтированной, истеричкой…
— Толкуй! Дальше… «Роль слуги Дамиана»! Это вам, Аполлонов. «Горничная Катерина» — Рабынина-Вольская!
Марыськина отошла в угол в задумчивости…
…Начался второй акт. Сцена изображала гостиную в доме Солнцевой (Любарская). Собираются гости, приходит комик Матадоров (Лучинин-Кавказский), с которым хозяйка ведет напряженный разговор, так как она ожидает появления своего любовника Тиходумова (Закатов), изменившего ей с баронессой. Должна произойти сцена, полная глубокого драматизма. Объяснение на первом плане; в глубине сцены — тихий разговор ничего не подозревающих гостей…
Когда поднялся занавес, на сцене была одна Солнцева. Она ходила по сцене, ломала руки и, читая какую-то записку, шептала:
— Неужели? О, негодяй!
В это время в гостиную вошла группа гостей, и Солнцева, согнав с лица страдальческое выражение, приветливо встретила пришедших.
Она поклонилась молчаливым гостям, поцеловалась с купчихой Полуяновой (Марыськиной), и, когда суфлер сказал: «Ах, это вы… вот приятный сюрприз!» — хозяйка тоже обрадовалась и покорно повторила:
— Ах, неужели же это вы! Вот так приятный сюрприз!
Марыськина посмотрела вдаль и печально прошептала:
— Наконец-то собралась к вам, милые мои!
— Очень рада, — приветливо сказал суфлер. — Садитесь.
Хозяйка дома вполне согласилась с ним:
— Очень рада! Чрезвычайно. Отчего же вы не садитесь? Садитесь!
Марыськина истерически засмеялась и, теребя платок, сказала:
— Сяду и даже чашечку чаю выпью!
Она опустилась на диван, и сердце ее больно сжалось.
«Все… — подумала она. — Все! Вот она и роль!..»
И неожиданно сказала вслух:
— Да… что-то жажда меня томит, с самого утра. Ну, думаю, приеду к Солнцевым — там и напьюсь.
Солнцева недоумевающе взглянула на купчиху.
— Сделайте одолжение, — согласился гостеприимный суфлер.
— Пожалуйста! Сделайте одолжение… Я очень рада, — преувеличила Солнцева.
— Да… — сказала Марыськина. — Ничто так не удовлетворяет жажду, как чай. А за границей, говорят, он не в ходу.