Но не с лица же воду пьют, важно, чтобы ремеслом владел да цвет чувствовал. Поначалу, конечно, мне от него сильно доставалось, так как характера он оказался безобразного. Что не по нем — впадал в истерику и весь день брюзжал, вытряхивая из себя обиду. Перед новой работой выламывался, капризничал, обижался непонятно на что. Пугал меня и себя, что у него ничего не получится, что исполнить, как я хочу, невозможно, да и не надо. “Делайте сами, коли уверены” — и так далее. Попытки мои найти мирный, рабочий способ общения с ним не увенчались успехом. В конце концов пришлось мне вспомнить мое нехорошее, казенное сталинское детство и выпороть его по всем правилам многоэтажного русского языка. Как ни странно, эту музыку он понял сразу и, оглазив меня с удивлением и испугом, подчинился, признав во мне главного художника театра. Позже, через некоторое время, осторожно спросил, где я такому русскому языку обучился, уж больно он гипнотический.
Художником Бегемотушка оказался профессиональным, цвет чувствовал абсолютно, рисунком владел, работал честно, и я стал относиться к нему с уважением.
До заработков был больно охоч. Основные свои деньги делал на рекламе, шрифт знал в совершенстве и действительно писал его с удовольствием, наклонив голову и высунув язык. Брал много заказов со стороны. Я не возражал — хорошо, когда человек умеет зарабатывать. Он же оправдывался: “У меня в доме две крупные пташи с открытыми ртами — Мамутка и Тютелька — сидят, пропитания требуют. А здесь за каждую букву деньга идет по расценкам. Все законно, только сноровку имей. Вон смотрите — ап! — и буква готова, двадцать копеек, а к ней еще одна — оп! — уже сорок. Снизу столяры завидуют, что зарабатываю много и быстро, — пускай попробуют. Я с двумя работами справляюсь — художника-исполнителя и всю рекламу для театра делаю. За рекламу платят больше, чем за живопись. Но, если честно сказать, работенка эта мне жутко надоела, чего бы другого найти поживее да подоходнее”.
Одной из первых моих работ в Комиссаржевке стал получивший потом известность спектакль “Насмешливое мое счастье”. Эту пьесу, созданную Леонидом Малюгиным по переписке А.П. Чехова, решили по антуражу сделать максимально достоверно, а для этого всю мебель того, чеховского времени, весь реквизит и часть костюмов купить у населения нашего старого города. У меня уже имелся удачный опыт такого рода по совместной работе с режиссером Камой Гинкасом над спектаклем “Последние” в Театре драмы и комедии. Сорежиссером по “Насмешливому” постановщик Рубен Агамирзян также пригласил Гинкаса, и мы с ним решили развить эту плодотворную идею.
По городскому радио объявили, что Драматический театр имени Комиссаржевской к спектаклю “Насмешливое мое счастье” покупает у населения мебель, реквизит, костюмы конца ХIХ — начала ХХ веков. И буквально на другой день началось столпотворение. Администраторы театра не успевали записывать адреса и телефоны жаждущих продать театру все что угодно, намного больше того, что мы просили.
С утра в каждый назначенный вторник — выходной театра — вестибюль Комиссаржевки был забит огромным количеством питерских старушек с кошелками, старыми чемоданами, баулами, заполненными всякой всячиной: подсвечниками, чернильными приборами, портсигарами, карманными часами на цепочках и без, рамками с фотографиями и просто рамками, старинными фотоальбомами с позолоченными монограммами, остатками фарфоровых сервизов, разного рода статуэтками, зонтиками, стеками, пенсне, моноклями, всевозможными веерами, фраками, сюртуками, шляпами, цилиндрами, шитыми бисером и стеклярусом платьями и тому подобным.
Короче, для меня выходной превращался в дикий кошмар. К спектаклю требовалось приобрести всего-то несколько вещей, но старушки настаивали, чтобы я забрал у них все, и грозились еще притащить картины, книги, лайковые перчатки, митенки, шляпки, дореволюционные игральные карты и прочее, прочее. Кроме покупки реквизита, необходимо было разъезжать по адресам и отбирать нужную мебель. Одновременно с закупками надобно было следить за изготовлением декораций, красить материалы для костюмов и примерять костюмы на актеров.
Я явно не справлялся и поэтому обратился к Клавдию Ипполитовичу за помощью. Он видел мои эскизы, макет, получил копии всех рисунков мебели и реквизита. К моему удивлению, Бегемотушка без колебаний согласился взять на себя этот нелегкий труд по приобретению необходимых для спектакля вещей.
Администраторы театра передали ему целую гору адресов питерских старушек. Работать по этой части он начал очень толково. Нашел в питерских домах необходимую мебель, купил абсолютно чеховскую коллекцию зонтиков, тростей, пенсне, очков и так далее.