После фундамента и самый дом стали строить. До четвертого этажа довели, а потом все рухнуло. Семь человек убило, но хозяин не бросил свою затею, все-таки достроили дом до крыши. Под этой крышей теперь и живет старый каменщик, то есть этот дедушка с чердака.
Я спросил: почему же никто этих семерых покойников не боится? Ведь они могут людей испугать. А дедушка меня просмеял.
– Если,– говорит,– эти покойники при жизни ничего не сделали тем, кому их бояться следовало (кто это такие, я снова не понял), так теперь уж, когда они гниют, и вовсе никому ничего не сделают.
А я сказал, что на их месте я сделался бы привидением и ходил бы в такой дом людей пугать. Дедушка меня опять на смех поднял и глупым мальчишкой обозвал.
Мальчишка там я или нет, я уже решил: буду каменщиком, а если случится со мной то же самое, уж и покажу я этим неведомым людям, своих не узнают!
– Когда этот дом построили,– рассказывал мне еще дедушка,– взял я, говорит, в руки карандаш и подсчитал свои заработки, Вышло, что получал я ровно один гульден и пятнадцать крейцеров в день. И я еще доволен этим остался. И архитектор будто бы тоже подсчитал, и вышло, что он гульденов десять в день зарабатывал. И он недоволен был и все ругался, главное, из-за тех семерых, что на стройке убились. Ничего удивительного! Ему пришлось раскошелиться, дать вдовам один-другой золотой. И, мол, больших денег стоило ему все это дело.
Вот какую историю мне плюгавый старик каменщик рассказал. А теперь у него только и делов, что перекладывать трубочку во рту со стороны на сторону да ворчать целый день.
Я уже радуюсь, что мне тоже делать нечего будет.
Ну, нет, со мной ничего подобного не приключится. Я упаду с лесов, убьюсь и привидением стану, чтобы людей пугать. Да испугать-то я и сейчас кого угодно могу. Моя мама, к примеру, говорит, что я оборванец, будто пугало огородное. Я сроду еще пугала не видывал, но один парень, что в деревне побывал, объяснил мне, что это – чучело такое, воробьев пугать.
Сейчас, значит, я могу воробьев пугать, а как вырасту-черт возьми! – стану на людей страх нагонять!
Даже живой!
Как гляну я на свою маму, когда она закашляется, да посмотрю на нас всех, так и кажется мне, что прав дедушка с чердака.
А почему же бояться таких оборванцев, как мы, если у людей совесть чиста?
И мне хочется не только пугать их. Ну, да там вид но будет!
Восточная сказка
В некоем государстве, не в нашей стране, а далеко-далеко отсюда, жил некий государь, который вечно опасался за свою жизнь, и называли его султаном.
Не знаю точно, где это произошло, то ли в Турции, то ли в Персии, только все это истинная правда.
Вот как было дело. Новый сотрудник редакции газеты «Идалмо» ночевал в редакции на матрасе. Он мирно спал, а рядом, за стеной, в другой комнате тоже мирно спал главный редактор этой же газеты.
В полночь в коридоре послышались шаги. Несколько человек тяжело топали, как могут топать только стражи общественного благополучия.
Вскоре пробудился и новый сотрудник редакции, подумав, что на него падает потолок.
Но не обрушился на него потолок. Это шумели те самые люди, что топали в коридоре. Они колотили ногами в двери редакции и громко кричали:
– Откройте во имя аллаха, откройте во имя аллаха!
Им открыл дверь новый сотрудник редакции, и в редакцию ворвался юсу-паша – начальник жандармерии того края, и еще двое, все вооруженные до зубов.
И вопросил начальник нового сотрудника редакции:
– Что вы здесь делаете?
– Сплю, сейчас ночь,– отвечал сотрудник редакции.
– Ваше имя? – строго спросил юсу-паша.
– Такое-то.
– Имя вашего отца?
– Такое-то.
– Вашего дедушки?
– Такое-то.
– А вашей бабушки?
– Такое-то.
– Вашей повивальной бабки?
– Такое-то.
– Имя повивальной бабки вашего отца, повивальной бабки вашей бабушки, отца вашего дедушки, деда вашего дедушки и бабушки вашего прадеда?
Спросив так, юсу-паша подошел к матрасу и осмотрел его.
– Здесь нет,– недовольно проговорил юсу-паша.
И пошел обыскивать печку.
– И даже здесь нет,– проворчал он.
После этого он осмотрел чернила, кисет, пальто, по-вешенное на дверь.
– И там тоже ничего нет,– недовольным голосом сказал юсу-паша своим подчиненным.
Осмотрев плевательницу, подкладку пиджака и штаны сотрудника редакции, посетители ушли, оставив ошеломленного сотрудника редакции в изумлении от всего того, что ему довелось видеть.
Юсу-паша после того пошел со своими людьми на квартиру главного редактора, и повторилось там все, что происходило рядом в редакции, с тем лишь различием, что гости осмотрели и тарелки и стакан с водой.
А заглянув в рот сыну главного редактора, ушли.
Главный редактор сказал им:
– Как у себя дома!
– Как у себя дома,– ответили в один голос жандармы и ушли.
На следующий день повторилось то же самое, что накануне, с той лишь разницей, что юсу-паша под тем предлогом, что раньше работал сапожником, осмотрел ботинки нового сотрудника, а в квартире главного редактора – под предлогом, что когда-то был грудным младенцем, засунул голову в детскую коляску и долгое время не мог выбраться оттуда.
И было так целую неделю из ночи в ночь.
На седьмую ночь главный редактор спросил:
– Какого дьявола вы здесь ищете, в конце концов?
Юсу-паша улыбнулся в ответ и кивнул своим людям. И жандармы хором ответили:
– Ничего не ищем. Это мы просто так, по привычке.
И в той стране эта привычка сохранилась до сей поры, и тот юсу-паша жив, если не умер.
Седой дедушка, рассказавший своим внучатам эту сказочку, помолчав, добавил еще:
– Запомните, детки! Ничего мы не ищем, это мы просто так, просто так, по привычке!
Предвыборное выступление цыгана Шаваню
Были у цыгана Шаваню политические убеждения? Нет. Ему было безразлично, какая партия стоит у кормила власти в новом здании парламента в Пеште. В газетах решались важнейшие политические проблемы, а цыган Шаваню только меланхолично любовался широкими равнинами, на которые открывался такой замечательный вид из его домика, стоявшего на самом краю Борошгаза.
Самые прекрасные политические лозунги не могли взволновать старого Шаваню, а когда в соседнем городе проводили народные собрания, Шаваню любил смотреть на толпы крестьян в бекешах и потрепанных широких штанах, отправлявшихся в город послушать благородного пана Капошфальви, который трижды в год изволил выступать перед своими избирателями. В такие дни в деревне, как вы сами понимаете, никого не оставалось, а это было на руку семейству Шаваню: можно было кое-что стянуть. Поэтому за при ступы красноречия пана Капошфальви Шаваню приходилось потом расплачиваться отсидкой.
Кроме абсолютной независимости политических убеждений, у цыгана Шаваню была еще одна особенность. Он играл на скрипке, О цыганских музыкантах написано уже бесчисленное количество страниц. Но Шаваню был и в этом отношении своеобразен. Обычно цыгане играют, а крестьяне тихохонько сидят, не пикнут, слушают, иногда танцуют. Но когда играл Шаваню, крестьяне должны были пить, а сам Шаваню в отличие от своих цыганских коллег, играя, никогда не пил и не засыпал. Шаваню играл, крестьяне пили, он исполнял все новые и новые мелодии, одну веселее другой; ну, а поздно ночью, когда крестьянам уже было безразлично, по какой струне он проводит смычком, староста вскакивал из-за стола и кричал: «Nagyon szep!» (Замечательно!) и бросал Шаваню деньги, а тот все играл да играл. Случись в такой момент, что аплодирующего старосту от возбуждения хватил удар, слушатели единодушно выбрали бы старостой Шаваню.
Были назначены выборы в парламент. Благородный пан Капошфальви десять лет подряд был депутатом, при этом ни разу не вызвал недовольства у своих избирателей и никогда не имел соперников. Но в последнее время он загрустил и, как только речь заходила о выборах, сидел понурив голову: у него появился соперник.
15
Идалмо – перевернутое название журнала «Омла-ди-па». См. примечание к рассказу «Клинопись». В рассказе описан обыск в редакции журнала, где Гашек нередко ночевал.
16
Предвыборное выступление цыгана Шаваню Перевод Р. Разумовой.– «Илюстрованы свет», 12 августа 1904 года.