— Нет уж, увольте.
Хозяин зажег свечи. Хозяйка села и предложила спеть.
— Мы никогда не слушаем радио на рождество — весь этот вздор.
Затянули «Ужель настало лето посреди зимы…» и «Ангел небесный…»:
И ангел небесный промолвил вдруг: Откуда смятенье, зачем испуг? Народам земным несу я весть: Великая радость в грядущем есть…Хозяйка пела хорошо, хозяин не пел вовсе — просто сидел в кресле-качалке с мальчиком на коленях и качал его. Девочка стояла и слушала. «Пой, пой», — время от времени, в паузах, говорила ей мать, и так быстро, что это никак не мешало пению. Терхо пел хорошо, они пели дуэтом, и весь конец песни хозяйка не стесняясь смотрела ему в глаза. Он чувствовал, что стал ей совсем близок, но близок издалека. Он подумал об Эйле, и ему пришло в голову, что он не знает, умеет ли она петь. Эйла никогда не пела при нем. Но это у нее могло быть только от робости.
— А теперь Тертту может сыграть, — сказал хозяин, когда кончили петь.
— Но сейчас придет дед-мороз, — заупрямилась девочка.
— Принеси скрипку с пюпитром и сыграй «Ангела небесного».
Понурив голову, девочка ушла в маленькую комнату. Отец сунул мальчика на руки матери, вышел в прихожую и плотно прикрыл за собой дверь. С расстояния трех метров мальчик норовил дотянуться до свечей. Стеарин дробно капал на расстеленную под елкой бумагу. Девочка играла торопливо и нечисто и не доиграла до конца.
— Унеси все обратно, — сказала хозяйка. — Когда есть дети, и рождество в рождество. А без них — все не то.
В прихожей послышался топот, мужские голоса. Один голос был явно хозяина, другой незнакомый, ворчливый и сипловатый. Девочка вцепилась в мать, ее щеки залил румянец.
— Это Йорма придумал такую игру, он там один, — сказала хозяйка.
Девочка ничего не слышала и во все глаза смотрела на дверь. Пригнувшись, пританцовывая в большущих валенках, из нее вышел дед-мороз. Мальчик заплакал. Мать повернула его лицом к себе. Мальчик оглянулся, снова увидел деда-мороза, прижался лицом к груди матери и заревел. Немного спустя все повторилось. Девочка взялась раздавать подарки. Матери она принесла то, что предназначалось для нее и для мальчика, свой отнесла прямо в детскую, отцовский положила на стол. Один из свертков достался Терхо. Он вспыхнул, смущенно заерзал на месте, забормотал: «Ну что вы… Это уже ни к чему… Я никак не думал… Большое спасибо…» Праздник для него был испорчен. Из обертки был вырван продолговатый лоскут — вероятно, подарок предназначался для хозяина, а уж потом на нем написали его имя. В свертке оказался одноцветный синий галстук.
Хозяин ушел в прихожую и вскоре вернулся. Терхо пытался вызвать девочку на разговор о деде-морозе, но та была всецело занята своим подарком. Малыша подарки не интересовали, он топтался среди обрывков бумаги и переворачивал их. Девочка пришла показать всем большую глянцевитую картину с изображением девы Марии, младенца Иисуса, Иосифа и волхвов из восточной земли. Мальчик отнял у нее картину. Девочка отняла ее у малыша, и голова одного волхва осталась у него в руке. Оба враз заревели, и сестра принялась колотить братца. Мать выручила сына и отнесла его в постель. Он уснул не сразу и буйно орал в спальне с четверть часа.
— Орет как Муссолини, — сказал хозяин.
Они с Терхо закурили сигары, которые хозяин получил в подарок. Девочке разрешили сварить кофе и накрыть на стол. Она стояла на цыпочках у плиты и смотрела в кофейник. Неся посуду, она обеими руками прижимала ее к груди и ступала приседая, едва дыша.
Хозяйка вышла из спальни и поставила на стол торт, в котором торчала тонкая острая свеча. Еще она подала сдобную булку и сливовые пирожные в форме полумесяца.
— Между прочим, мы могли бы перейти на «ты», — сказала хозяйка.
Был исполнен обряд брудершафта, и хозяин достал маленькую круглую бутылочку с ликером.
— «Драмбуйе», — сказал он. — Купил на судне, пришедшем из Стокгольма. Фамильный ликер Стюартов, его рецепт долгое время составлял королевскую тайну.
Говорили о самом обычном: где жили, куда ездили. Разговор о таких вещах в рождественский праздник приобретал какой-то особый оттенок и смысл, в нем было что-то от устойчивости воспоминаний, все впервые заметили, что многое для них отошло теперь в дорогое, незабываемое прошлое. Терхо думал о Корсо, об Эйле и желал, чтобы она была с ними хотя бы мысленно, видела, каким симпатичным и спокойным он умеет быть. Потом хозяин начал балагурить. Дочь принесла ему книгу о мышонке Микки, и он рассказал по этому случаю историю. Во время войны в одной части служил лейтенант, который рьяно изучал разные языки. Как-то раз они шли по дороге среди дикой местности, прыгали через рытвины и пели: «Мышонок Микки через кочки прыг да скок, прыг да скок…» «Тут не должно быть „мышонок“, — уверял лейтенант. — Тут должно быть „тот самый“». «Тот самый Микки Маус через кочки прыг да скок, прыг да скок…»