-- Зачем?
-- Так. К рабочему одному. От студента Кленовского с запиской.
-- И Кленовский, конечно, не велел тебе говорить об этом?
-- Да, не велел.
-- Зачем же ты говоришь?
-- Ну!.. Тебе-то чего же!.. Вот еще!
-- И мне не нужно было говорить... вообще не нужно болтать.
-- Вот! Разве я не знаю!.. Рабочего зовут Иваном Костаревым. Он очень образованный, ей-богу, хотя весь в саже и лицо испеклось от огня... И не молодой уж, лет под сорок... Знаешь, они что-то затевают, но Костарев говорит, что все это чепуха... Не с того конца, говорит...
-- То есть, что именно?
-- Я не знаю. Все, говорит, уповают на милость... остатки, говорит, рабского состояния...
-- Это он тебе говорил?
-- Нет, не мне, а тут другому какому-то. Я слышал их разговор.
-- Однако ты, Петрушка, болтлив, как баба.
-- Странное дело, но ведь это я тебе... Я понимаю, что дело секретное.
Гора кончилась, тележка плавно покатилась по ровному дну ложбины. Белая полоса исчезла. Месяц спрятался. Опять обступил их со всех сторон лес, высокий, темный, загадочный. Опять ни впереди, ни по сторонам ничего нельзя было понять в живом колеблющемся мраке, и только вверху, высоко-высоко, с темносинего неба любовно и кротко сияли звезды.
-- Здесь все горы кругом -- страсть! Дикое место,-- сказал Петя.
-- Ты поворот не прозевай.
-- Я и то смотрю, да плохо видно. Должно быть, поворот еще впереди.
Выехали на какую-то прогалину, окруженную темными массами, непохожими ни на деревья, ни на кусты. Снова показалась луна, все такая же красная, но уже значительно выше.
-- Тпру!..-- крикнул Петя, внезапно сдерживая лошадь.
-- Что случилось?
-- В гору пошло: неладно едем.
Соскочив с облучка, он стал шарить руками по земле.
-- Дороги нету... целиком едем... вот оказия!..-- говорил он и вдруг замолк. Его поразила странная, необычайная тишина. Было так тихо, что слышалось биение пульса, и казалось, воздух с жадностью ловил малейший звук. Все кругом было странно и необыкновенно: и пестрая, переливающаяся, точно живая темнота, и чуткий воздух, влажный и ароматный, и дыхание лошади, и небо со звездами, и трепетное биение сердца, и тот загадочный, едва уловимый шорох, какой бывает слышен в лесу в тихие июльские ночи. Вдруг оба вздрогнули от внезапного испуга.
-- О-го-го-го-ооо!.. -- дико и страшно нарушил тишину чей-то нечеловеческий голос.-- О-го!.. о-го!.. у-у-у!..-- гулко пошло по лесу, замирая и снова откликаясь уже откуда-то из необъятной дали.
-- Что это? -- несколько мгновений спустя, после страшной паузы, прошептал Петя, чувствуя, что именно теперь настало время проявить все свое мужество.
-- Не знаю,-- вся похолодев, таким же трепещущим шепотом отвечала Катя.
-- Это птица такая есть...
-- Не знаю, только это не человек.
Через минуту другой голос и уже с другой стороны снова прервал воцарившееся безмолвие, и опять ему ответило эхо и разнесло по всем концам леса: у!.. у... у-у-у!..
-- Это люди, конечно, люди...
-- Да, кажется...
Потом первый голос крикнул что-то протяжно, ему ответил второй, но уже не так громко, после чего в лесу послышался гул обыкновенного разговора.
III
Успокоившись, Петя и Катя сели в тележку и поехали наугад. Отъехав с полверсты, они увидели в стороне огонек.
-- Надо спросить дорогу,-- сказала Катя.
-- А если разбойники?
-- Ну, какие здесь разбойники!
-- А вот посмотрим! -- отвечал Петя и побежал на огонь.
Пробежав под гору шагов сто, он заметил, что расстояние как будто не уменьшается. Он оглянулся назад. Позади был один мрак: ни тележки, ни Кати не было видно. Он побежал еще прытче, попал в лужу и промочил ноги. Луна скрылась, вскоре и огонек исчез. Спотыкаясь, Петя все бежал по одному направлению и, наконец, поднявшись на какой-то бугор, вдруг очутился у костра, вокруг которого сидели и лежали люди. Кто-то с сальной свечкой в руках громко читал. Остальные внимательно слушали.
"Это разбойники",-- подумал Петя и ощупал в кармане револьвер. Приблизившись к костру, он театральным жестом приподнял фуражку и сделал общий поклон.
-- Здравствуйте, добрые люди!-- сказал он, едва переводя дух от волнения и усталости.
Двое или трое испуганно вскочили; другие, оставшись лежать и сидеть на земле, оглянулись на него сурово и подозрительно.
-- Постой-кась, что это?.. Подожди! -- обращаясь к чтецу, тревожно проговорил черный мужик в красной рубахе, атаман, как подумал Петя.-- Откудова этакой взялся?..
Снова вежливо приподняв фуражку и отставив одну ногу назад, как это делают певцы на сцене, когда им приходит время петь, Петя объяснил, что он путешественник, с товарищами (это слово он подчеркнул), сбился с дороги и принужден обратиться к великодушию добрых людей, которые, конечно, не откажутся указать ему путь.
-- Да ты откудова? -- спросил его тот же черный мужик.
-- Из завода.
-- А куда тебе надо?
-- На Аликаев камень.
-- Зачем?
-- Так, нужно...
-- Для разгулки, стало быть? С господами?
-- Да...
-- Крюку дали... верст пять.
-- Да вы не Петр ли Миколаич будете? Чего-то, гляжу я, ровно вы? -- спросил молодой белокурый парень, в котором Петя тотчас же узнал знакомого Николку-охотника.
Петя хотел было спросить его, зачем он ушел в разбойники, но из деликатности удержался. Николка между тем дружески тряхнул ему руку и вызвался быть провожатым. Он объяснил, что они стерегут лошадей, и Петя в самом деле увидел выступавшие из мрака лошадиные головы и хвосты.
-- А кто тут кричал давеча?
-- Это наши в лесу ходили.
Между тем чтец, вскочив на ноги, хлопнул Петю по плечу.
-- Петрушка! -- закричал он. -- Сбившийся с дороги путешественник! Ты зачем здесь?
-- Господи!.. Кленовский!.. это вы?..-- с изумлением отвечал Петя: -- как вы это?.. зачем?
-- По кляузным делам, вроде подпольного адвоката. А ты заблудился, бедняга?
-- Да, темно... сбились с дороги.
-- Ты туда, на пикник, что ли?
-- Да, да.
-- Подожди, и я с тобой, только вот с клиентами разделаюсь. Ну-с, господа, прошу внимания: будем продолжать,-- сказал Кленовский мужикам, которые все еще косо и недружелюбно посматривали на Петю.
-- Вот что... послушай-кось... не погодить ли, Миколай Миколаич?.. -- послышались нерешительные голоса.
-- Чего погодить? Зачем?
-- До предбудущего времени... переждать малость...
-- Да вы его, что ли, боитесь? Петьки-то?.. Ха-ха!.. О вы, сермяжные конспираторы, собирающиеся ниспровергнуть существующий строй! Чудаки! Да ведь вы только прошение подаете, самое простое прошение,-- к чему же вся эта таинственность?
-- Эх, Миколай Миколаич!.. Как ты, ей-богу... сам хорошо понимаешь... говорили мы тебе... Дело требует аккурату...
-- Ну ладно! Петьки, во всяком случае, стесняться нечего -- не выдаст. Петька! Обо всем, что ты здесь видишь и слышишь, никому ни гугу!.. Ну, слушайте!..
Кленовский стал читать.
-- Ну что же? Ладно, что ли? Правильно? -- спросил он, окончив чтение.
-- Все правильно... как есть...-- заговорили мужики:-- Спасибо! Господь тебя не оставит... Уж ежели и это не в силу закона, то уж и не знаем...
-- Хорошо. Подписывайтесь.
Первым подошел высокий, худой мастеровой в пиджаке, тот самый Иван Костарев, которому Петя отвозил записку. Примостившись у доски, положенной на землю, он бойко подмахнул свою фамилию и передал перо соседу. Тот недоверчиво осмотрел перо, вздохнул, перекрестился, сказал: "В добрый час!.. благослови, царица небесная!", потом лег животом на землю и медленно стал выводить безобразные каракули, напрасно стараясь удержать судорожные движения руки. За ним, так же крестясь, серьезно и степенно, по очереди, стали один за другим подходить остальные. Среди ночной тишины слышались только сокрушенные вздохи и пыхтенье подписывавшихся.