Дима зашел в пельменную и неожиданно для самого себя напился.
Если ему было хорошо, то от выпитого становилось еще лучше. А если плохо, то еще хуже. Сейчас ему стало хуже, и он понял, что, значит, до этого ему было плохо.
Дима хмуро глядел в мраморный столик и слушал своих старых знакомых Охрименку и другого, в плоской кепочке. И у Димы было впечатление, что с того раза, как он их здесь встретил два месяца назад, эти люди отсюда не выходили.
- Ну что, прислал тебе Филиппов письмо? - спросил Дима у Охрименки.
- Нет, еще не прислал. А ты достал себе тигра? - спросил Охрименкоу Димы.
Дима поглядел на него и вдруг задумался: если он сознается сейчас в том, что мечта сбежала сама, ему, кроме как на себя, не на кого будет пожаловаться. И вообще он окажется неинтересным человеком, безо всякой мечты.
- Я не вовремя родился, - сказал Дима и сложил пальцы так, будто собирался молиться. - Лишний человек. Трагическая личность. Вот Энгельс сказал: "Что такое трагедия? - Столкновение желания с невозможностью осуществления".
Безызвестному Охрименке стало жалко Диму, но он ничего не сказал. Он сам находился в таком же положении.
УЖ КАК ПАЛ ТУМАН...
Челку поправь! - приказала Ирка.
- Как? - виновато поинтересовалась Наташа.
- Как, как, господи! - расстроилась Ирка, вытерла руки о фартучек и задвигалась вокруг Наташи. Двигалась она легко, прикосновения у нее были легкие, и пахло от нее французскими духами.
Ирка обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Ничего особенного, но что-то есть". У Ирки было все: она работала в Москонцерте, в нее были влюблены все чтецы и певцы, ездила за границу - то за одну, то за другую. Собиралась замуж - у нее было наготове три или четыре жениха.
Наташа обладала тем типом внешности, о котором говорят: "Вроде все хорошо, но чего-то не хватает". То, что все хорошо, - считала Наташина мама и еще несколько доброжелательных людей, остальная часть человечества придерживалась мнения, что чего-то не хватает. Со временем доброжелательные люди примкнули к остальной части человечества, верной осталась только мама. Она говорила: "У тебя, Наташа, замечательные волосы, к тебе просто надо привыкнуть".
- Сиди прямо! - приказала Ирка.
Она вышла из кухни, потом вернулась с французскими духами. Ирка не жалела для Наташи ни духов, ни одного из своих женихов, но это никогда ничем не кончалось. Певцы пели песни советских композиторов, чтецы читали: "Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.." Фокусники показывали фокусы со спичками.
Не веря больше в эстрадный жанр, Ирка раздобыла где-то настоящего мужчину, который плавал в Бабельмандебском проливе и ходил с ружьем на медведя.
- Щас я тебя пофурыкаю, - предупредила Ирка.
- Не надо...
- Понимала бы, - Ирка заскакала вокруг Наташи, опрыскивая ее из пульверизатора.
- Не надо, - Наташе жаль было духов, которые назывались "Chat noir", что в переводе означает: "Черная кошка". - Все равно ничего не получится.
- Неизвестно, - возразила Ирка. - Он строил ГЭС, не помню какую, в труднейших условиях. Строитель лучшей жизни. Про таких Пахмутова песни пишет, а он к нам живой придет.
- Может, не придет? - с надеждой спросила Наташа.
В это время позвонили в дверь.
Наташа вздрогнула и посмотрела на Ирку, Ирка - на Наташу, выражение лиц у обеих на мгновение стало бессмысленным. Потом Ирка метнулась в прихожую, и оттуда послышались голоса.
Наташа сидела ни низкой табуретке посреди кухни и не знала, что делать.
Она окончила консерваторию, умела петь с листа и писать с голоса, могла услышать любой самый низкий звук в любом аккорде. А здесь, на Иркиной кухне, она чувствовала, что это никому не надо и она не в состоянии поменять все то, что она может, на то, чего не может.
Наконец отворилась дверь, и вошел настоящий мужчина, строитель лучшей жизни.
Наташа успела заметить, что рубашка у него белая и некрахмальная, лежит мягко... Волосы русые, растут просто, а лицо неподвижно, будто замерзло, и на нем замерзло обиженное выражение.
- Знакомьтесь, - сказала Ирка.
- Толя, - строитель протянул руку.
- Наташа, - она пожала его жесткие пальцы и посмотрела на Ирку.
- Садитесь, - непринужденно руководила Ирка.
Толя сел и прочно замолчал. Иногда он поднимал глаза на стену, а со стены переводил на потолок.
- Скажите, - начала Ирка, - вы действительно плавали в Бабельмандебском проливе?
- Ну, плавал, - не сразу ответил Толя.
- А как, как, как? - обрадовалась Ирка.
Толя очень долго молчал, потом сказал:
- В скафандре.
- А зачем? - тихо удивилась Наташа.
- А надо было... - недовольно сказал Толя.
- И на медведя ходили? - Ирка не давала беседе обмелеть.
- Ну, ходил...
- А как вы ходили?
Ирке надо было подтвердить, что в ее доме настоящий мужчина.
- С ружьем, - сказал Толя.
- Страшно было? - тихо поинтересовалась Наташа.
- Не помню. Я давно ходил.
Ирка тем временем подала кофе.
- Я коньяк принес, - сказал строитель, - на лестнице поставил.
- Почему на лестнице? - Ирка подняла брови.
- Не знаю, - сказал строитель, и Наташа поняла, что он постеснялся.
Ирка вышла на лестничную площадку и увидела возле своей двери бутылку.
- Могли стащить, - объяснила она, вернувшись.
- Ага... - беспечно сказал строитель.
- А вы есть хотите? - тихо спросила Наташа.
- Ужас! - сказал Толя, и всем стало весело.
Когда половина бутылки была выпита. Толя первый раз посмотрел на Наташу и сказал:
- Вчера попал в одну компанию, там такая девочка была... И парень с ней в кожаных штанах. Вам бы он не понравился.
- Почему? - спросила Наташа.
- Потому, что вы серьезная.
"Как раз понравился бы", - подумала Наташа, но ничего не сказала.
- Ну, ну... - Ирка обрадовалась, что Толя заговорил.
- Он пижонить начал, говорит: в каждом человеке девяносто процентов этого... Ну, сами понимаете.
- Чего? - не поняла Ирка.
- Дерьма. А я ему говорю: "Ты не распространяй свое содержание на других".
Толя замолчал. Наташа поняла, что он обижен и переживает.
- Не обращайте внимания, - сказала она.
- Да вообще-то, конечно, - согласился Толя.
- Вы где живете?
- Нигде.
- Как это "нигде"?
- Очень просто. Плаваю - и все.
- А дом-то у вас есть?
- Был, а теперь нет. Давайте выпьем.
Все подняли рюмки.
- Жена сказала: "Надоел ты мне". Я и ушел.
- Жалко было? - спросила Ирка.
- Чего?
- Жену.
- Жалко. - Толя прищурился. - До слез жалко. Однажды ночью просыпаюсь и плачу. Слезы текут, ничего поделать не могу. Думаю: господи, да я ли это...
Все замолчали, думая о своей жизни, и только Ирка не умела думать о себе.
- Неужели никак нельзя было? - она посмотрела на Толю.
- Наверное, нельзя. Я без жены еще как-то проживу. А без своей работы - нет.
- Понятно, - сказала Наташа. Ей это было понятно.
Ирка включила приемник. Заиграл симфонический оркестр.
У Толи глаза были голубые, а волосы русые. За его спиной висела занавеска, а за занавеской лежал город - далеко, во все стороны. А после города кончались дороги и начинались поля и деревни, потом другие города.
Наташа вдруг кожей ощутила это все: расстояние и бесконечность.
- Так-то ничего бы, - сказал Толя, - плохо только, писем нет. Когда на корабль письма приходят, как будто веревка от земли протягивается. Не утонешь, ни фига с тобой не сделается. А когда писем нет...
- Хотите я вам напишу? - предложила Наташа.
Толя промолчал. Ему не нужны были Наташины письма. Вот если бы написала жена или в крайнем случае девочка - приятельница парня в кожаных штанах.
Толя многое умел: ходить на медведя, опуститься на дно в скафандре. Он умел интересно жить, но не умел интересно рассказать об этом. И не в силах был поменять то, что он может, на то, чего не может.