Выбрать главу

За дверью он сразу вырос на ладонь, посмотрел в замочную скважину и, сдерживая дыханье, поднялся на чердак.

Две крысы, каждая величиной с детскую голову, сидели на разбитом рундуке и мигали глазами.

Ветрила, потерявший на лестнице одну бакенбарду, просунул голову сквозь чердачное окно и вылез на крышу.

Крыша трещала под ногами.

Он ползком добрался до трубы, размотал веревку и стал спускаться по глухой стене цейхгауза.

На другой стороне реки стояли пустые рыбные лавки; вверх по реке за мостом плыла баржонка.

Сергей измерил на глаз, сколько придется плыть до другого берега, и выпустил из рук веревку.

Изодранное полотно болталось на высокой палке и летело в небо.

Огромный косматый мужик в клетчатых штанах и дырявом пиджаке сидел на корточках, равнодушно тер Сергею спину, сгибал и разгибал руки и ноги, бил кулаком в грудь.

— Беглый? — вдруг спросил он, увидев, что Сергей открыл глаза.

Сергей промычал что-то.

— Значит, ты беглый арестант.

Сергей попытался приподняться на локте, но не мог — локоть скользил на мокрых досках.

— А вот что ты мне скажи, — продолжал мужик, — какой ты есть арестант — политический или уголовный? Если ты политический, так я тебя в сей же час обратно в воду брошу.

— Уголовный, — пробормотал Сергей.

— Уголовный? — вдруг обрадовался мужик. — Да ну? Вот это здорово! Я сам уголовный! Как же! Я, брат, при царском режиме шесть лет в арестантских сидел! Так если ты уголовный, что же ты лежишь, как под иконой? Вставай, Иван, чай пить будем.

Сергей с трудом приподнялся и сел. Он был босой, штаны изорвались, рубаха висела лохмотьями на плечах.

Мужик посмотрел по сторонам, схватил его под мышки и поставил на ноги; у Сергея потемнело в глазах.

— Это твое счастье, — сказал мужик, — что сегодня со мной моей бабы нет. Она бы тебе всыпала ядрицы!

Он вытащил из кармана доску кирпичного чаю, отломил кусок, раскрошил его на огромной ладони и бросил в чайник.

Сергей наконец пришел в себя, отдышался.

— Послушай, дядя, — пробормотал он, — продай мне пиджак и достань где-нибудь штаны и шапку.

— Как же я могу продать тебе свой пиджак? — обиделся мужик. — Ах ты, сволочь этакая! А если этот пиджак у меня самая парадная одежда? Штаны, изволь, могу тебе продать! Штаны есть запасные.

Сергей покачался на одном месте и опять лег.

— Рубаху…

— Что ж тебе рубаха, — снова сказал мужик, — если ты в одной рубахе под забором замерзнешь, все равно как курица. Покупай пинжак!

Сергей встряхнулся, провел руками по лицу, несколько раз с шумом втянул в себя воздух и встал.

Вечером того же дня, одетый в пиджак, через который можно было увидеть небо, и в клетчатые штаны, на которых можно было играть в шашки, Сергей, обойдя город кругом, добрался до вокзала.

Никто не задержал его.

Он остановился у паровоза, стоявшего недалеко от вокзала, и спросил у черного, как театральный негр, машиниста, когда отходит поезд в Петроград.

Машинист сплюнул на руки и растер слюну.

— В одиннадцать ночи!..

4

К длинной плеяде имен славных архитекторов, строивших город, прибавилось еще одно.

Это имя столько раз гремело пулеметами гражданской войны, столько раз летело к небу с раскрашенных плакатов, столько раз заставляло гореть одни сердца и каменеть другие, столько тысяч людей отправило гулять по чужедальним морям и столько тысяч по таким отдаленным странам, откуда никто никогда не найдет обратной дороги, что нет нужды называть его.

У этого нового архитектора были жесткие руки.

Он перетряхивал города, а так как города состоят из домов, то наиболее дряхлые из них смялись и осели, уступая яростному напору. Дома распадались на кирпичи, из кирпичей можно было складывать печки, а кирпичные печки, как известно, держат тепло гораздо лучше жестяных времянок.

Зимой кирпичи примерзали, и их вырубали топором.

Не только стекла, но и старики плохо выдерживают революцию, — стекла рушились, старики умирали от голода и огорчений, и так как в ослепшем доме жить было страшно, его покидали последние жильцы.

И у стены, где еще так недавно важно обсуждались по вечерам политические события, где ребятишки играли в палочку-стукалочку и бросались мячами, теперь случайный пешеход делал все, что полагается делать в пустынном месте случайному пешеходу.

Крысы бежали с гибнущего корабля, и водосточные трубы убеждались в близкой кончине мира.