Милиция огораживала дом старыми двуногими кроватями или другой дрянью — как могилы огораживают решеткой.
Вода заливала подвалы, дом за год старел на двадцать лет, начинал походить на проститутку, и это подрывало его окончательно.
Ему ничего больше не оставалось, как рассыпаться своим кирпичным телом, — он умирал, нужно полагать, без сознания.
Но не каждый дом умирал без сознания.
Были дома, построенные с расчетом на тысячелетия. Они, старые вандейцы, уступили только фасад руке, потрясающей город.
Вот в таких домах и начиналась настоящая жизнь.
5
Пинета проснулся. Он раскрыл глаза, которые никак не хотели раскрываться, и сел на постели. В первую минуту он не мог вспомнить, что произошло с ним накануне, потом вспомнил, вскочил, натянул сапоги и принялся осматривать свое новое жилище.
Комната, в которую его провел человек по прозвищу Сашка Барин, была когда-то, по-видимому, кладовой. В старинных барских домах такие комнаты предназначались для варенья и всяких сушеных фруктов. Возле дверей висела некрашеная кухонная полка. Где-то под потолком маячило узкое окно.
Пинета встал на спинку кровати, подскочил и, уцепившись руками за подоконник, посмотрел через стекло. Окно выходило в коридор.
Он соскочил с грохотом. Несколько кусочков штукатурки упали на пол, и он тотчас же глазами отыскал место, откуда они вывалились: на противоположной от окна стене была когда-то проделана дыра для переносной печки.
Не успел он сдвинуть с места небольшой стоявший в углу стол, чтобы добраться до этой дыры, соединявшей его, быть может, с потустенным миром, как дверь в кладовую отворилась. Вошел толстый маленький человек в приплюснутой кожаной фуражке, тот самый, который накануне вечером назвал себя Турецким Барабаном.
— Извиняюсь! — сказал он, входя и протягивая Пинете короткую руку, которая как будто еще минуту тому назад держала леща или жирного налима.
— Пожалуйста! — весело ответил Пикета, пожимая Руку.
Барабан сел на стул и вытащил из кармана затасканный кожаный портсигар.
— Курите! Или вы, кажется, еще не завтракали? Сейчас же прикажу подать вам завтрак!
Пинета с достоинством выпятил губы, сел на кровать и заложил ногу за ногу.
«Ага, значит, будут кормить…»
— К завтраку я предпочитаю тартинки.
— Тартинков у нас, извиняюсь, нет! — ответил Барабан.
Он постучал в стену кулаком и крикнул:
— Маня!
Никто ему не ответил.
— Она спит, — объяснил Барабан, — Маня!.. Паскудство! — вдруг заорал он таким голосом, что Пинета вздрогнул и посмотрел на него с удивлением.
Барабан подождал немного, вскочил и, подойдя к двери, сказал на этот раз почему-то совершенно тихим голосом и без всякого выражения:
— Маня.
Маня Экономка была единственным человеком, который жил в хазе постоянно. Она носила кружевные переднички, закалывала на груди белоснежную пелеринку и была самой спокойной и чувствительной женщиной на свете. Налетчики ее уважали.
— Маня, подайте инженеру чай и булки и сходите мне за парой пива… Нет, возьмите две пары пива!
— Вчера вы интересовались узнать, инженер, — начал он, обратившись к Пинете, — кто мы такие, чем занимаемся и вообще все междруметия нашего дела?
— Поговорим после завтрака о наших междруметиях, — отвечал Пинета серьезно.
Барабан почувствовал, что над ним шутят, побагровел и хлопнул себя по коленке.
— Довольно! — закричал он, хватаясь за задний карман брюк. — Ты еще не знаешь, с кем говоришь, малява!
Тут же он погладил себя по жилету и пробормотал:
— Спокойствие! Терпение!
«Ах, черт его возьми, с ним, пожалуй, и шутить нельзя!» — подумал Пинета.
Некоторое время они сидели молча.
Маня Экономка принесла пару французских булок, холодный чай и четыре бутылки пива. она посмотрела на Пикету с любопытством, поправила свою кружевную пелеринку и вышла.
Пинета поставил на колени чай и, не глядя на Барабана, принялся уписывать за обе щеки французскую булку.
— Мы, конечно, понимаем, — начал тот снова, наклонившись всем телом вперед и притрагиваясь рукой к плечу Пинеты, — что прежде всего нужно кой-чего объяснить вам из нашего дела.
Пинета дожевал булку и залпом выпил чай.
— Объясните.
— Дело, видите ли, обстоит в следующем: мы не какая-нибудь шпана, которая по ночам глушит втемную случайных прохожих, мы также не простые шлепперы! Мы не фармазонщики, не городушники, мы также не простые налетчики, инженер. Мы организаторы и берем дела только большого масштаба. Я не говорю, у каждого человека есть свое прошлое и настоящее по хорошему мокрому делу, но это только средство, инженер, и больше ничего.