Выбрать главу

Скосив глаза, насколько было возможно, Пинета увидел на кровати женские ноги в черных чулках и черных же парусиновых туфлях.

Пинета никогда не тяготел к монашескому образу жизни и был достаточно опытен, чтобы верно определить возраст обладательницы парусиновых туфель; нельзя сказать, чтобы он был недоволен соседством. Однако же он не был уверен в том, что его соседка не принадлежит к союзу налетчиков, переселивших его накануне ночью с Васильевского острова на Петроградскую сторону, и поэтому не осмелился окликнуть ее.

Больше он ничего не открыл на горизонте потустенного мира.

Он соскочил со стола и принялся ходить по комнате с твердым намерением обдумать план действий, который должен был доставить ему превосходство над налетчиками.

Но план что-то не клеился. Заложив руки в карманы, он принялся бродить, ни о чем больше не думая, насвистывая сквозь зубы.

Еще раз осмотрев от скуки место своего заключения, он внезапно сделал открытие, которое его до крайности заинтересовало. Весь кухонный стол, стоявший в самом темном углу кладовой, был исписан от руки разными почерками, то неряшливым и неразборчивым, то мелким и четким. Здесь были и короткие четверостишия, написанные воровским языком, который был незнаком Пинете, и длинные стихотворения, и какие-то рисунки и чертежи, впрочем исполненные довольно искусно.

Вот что после долгих усилий удалось ему разобрать.

Милый мой Ширмач блатной. Я твоя фартовщица, На бану приемщица. Будет, тварь, тебе ломаться, Раздевайся, пойдем спать. Утром рано на разцвете Будешь выручку считать. Долго, долго она ломалась Отказаться не могла Знать она вора полюбила За любов с ним спать пошла. Проигрался весь до нитки Пошел к милки занимать А она над ним хохочет Посылает воровать.

«Друг Ильюша уведомляю тебя в том, что дела очень плохие, уже два раза горел, один раз с делом ждать нет никакой возможности на днях думаю уехать хлопочу ксиву. Друг Илюша передай привет Фролову и скажи ему, что я уеду, здесь жить невозможно, бегаю с мужиками по домовой на бан ходить нельзя передай Сашки что я буду ждать его в Свердловске. Остаюсь ваш Иван Черных».

Вслед за письмом шло длинное стихотворение, которое очень понравилось Пинете. Оно было трогательное, и в нем не было ни одного воровского слова:

Так грустно томительный день Но лучше бывает и ночь Хотелось бы все изменить Но не в силах теперь я помочь.
Уж поздно теперь не вернешь Прощайте мечты и покой Загробная жизнь принимай Соседом я буду с тобой.
А жизнь это просто кошмар Где нужно нам все испытать Впоследствии скверно одно От руки палача умирать.
Что было промчалось как сон Уж очень-то был он хорош Хоть по мнению старых воров Цепа ему ломаный грош.
Уж поздно теперь не вернешь Прощайте мечты и покой Загробная жизнь принимай Соседом я буду с тобой.

Едва успел он разобрать это стихотворение, как где-то совсем рядом, близко услышал знакомый голос Барабана.

«Он с ней, в той комнате, рядом», — подумал Пинета.

Барабан сдержанным голосом уговаривал в чем-то свою собеседницу.

Пинета пытался вслушаться в то, что он говорил, и при первых же словах, которые он услышал, сел на стол и открыл рот от удивления.

Барабан говорил о том, что он скучает, что всякая работа валится у него из рук, что он не может жить без сочувствия, что его никто не понимает.

— Разве вы не чувствуете, Катя? Никто не понимает!..

Пинета приподнял голову и услышал, как женщина отвечала, слегка задыхаясь, но почти спокойно, что она скорее выбросится в окно, чем согласится на то, что ей предлагают, требовала, чтобы ее выпустили из этой ловушки сию же минуту, и соглашалась продолжать разговор только при одном условии:

— Скажите мне, участвовал в этом Фролов или нет?

Пинета снял сапоги, отошел от окна и бесшумно занял прежний наблюдательный пункт, оставшийся от тяжелых времен 19-го года.

На этот раз он увидел в соседней комнате девушку лет двадцати двух, которая сидела на кровати, продев руку сквозь железные прутья кроватной спинки и грызя зубами недокуренную папиросу.