Скосив глаза, насколько было возможно, Пинета увидел на кровати женские ноги в черных чулках и черных же парусиновых туфлях.
Пинета никогда не тяготел к монашескому образу жизни и был достаточно опытен, чтобы верно определить возраст обладательницы парусиновых туфель; нельзя сказать, чтобы он был недоволен соседством. Однако же он не был уверен в том, что его соседка не принадлежит к союзу налетчиков, переселивших его накануне ночью с Васильевского острова на Петроградскую сторону, и поэтому не осмелился окликнуть ее.
Больше он ничего не открыл на горизонте потустенного мира.
Он соскочил со стола и принялся ходить по комнате с твердым намерением обдумать план действий, который должен был доставить ему превосходство над налетчиками.
Но план что-то не клеился. Заложив руки в карманы, он принялся бродить, ни о чем больше не думая, насвистывая сквозь зубы.
Еще раз осмотрев от скуки место своего заключения, он внезапно сделал открытие, которое его до крайности заинтересовало. Весь кухонный стол, стоявший в самом темном углу кладовой, был исписан от руки разными почерками, то неряшливым и неразборчивым, то мелким и четким. Здесь были и короткие четверостишия, написанные воровским языком, который был незнаком Пинете, и длинные стихотворения, и какие-то рисунки и чертежи, впрочем исполненные довольно искусно.
Вот что после долгих усилий удалось ему разобрать.
«Друг Ильюша уведомляю тебя в том, что дела очень плохие, уже два раза горел, один раз с делом ждать нет никакой возможности на днях думаю уехать хлопочу ксиву. Друг Илюша передай привет Фролову и скажи ему, что я уеду, здесь жить невозможно, бегаю с мужиками по домовой на бан ходить нельзя передай Сашки что я буду ждать его в Свердловске. Остаюсь ваш Иван Черных».
Вслед за письмом шло длинное стихотворение, которое очень понравилось Пинете. Оно было трогательное, и в нем не было ни одного воровского слова:
Едва успел он разобрать это стихотворение, как где-то совсем рядом, близко услышал знакомый голос Барабана.
«Он с ней, в той комнате, рядом», — подумал Пинета.
Барабан сдержанным голосом уговаривал в чем-то свою собеседницу.
Пинета пытался вслушаться в то, что он говорил, и при первых же словах, которые он услышал, сел на стол и открыл рот от удивления.
Барабан говорил о том, что он скучает, что всякая работа валится у него из рук, что он не может жить без сочувствия, что его никто не понимает.
— Разве вы не чувствуете, Катя? Никто не понимает!..
Пинета приподнял голову и услышал, как женщина отвечала, слегка задыхаясь, но почти спокойно, что она скорее выбросится в окно, чем согласится на то, что ей предлагают, требовала, чтобы ее выпустили из этой ловушки сию же минуту, и соглашалась продолжать разговор только при одном условии:
— Скажите мне, участвовал в этом Фролов или нет?
Пинета снял сапоги, отошел от окна и бесшумно занял прежний наблюдательный пункт, оставшийся от тяжелых времен 19-го года.
На этот раз он увидел в соседней комнате девушку лет двадцати двух, которая сидела на кровати, продев руку сквозь железные прутья кроватной спинки и грызя зубами недокуренную папиросу.