Бывают дни, когда шпана, мирно щелкавшая с подругами семечки на проспектах Петроградской стороны и Васильевского острова, катавшаяся на американских горах в саду Народного дома, проводившая вечера в пивных с гармонистами или в кино, где неутомимый аппарат заставлял белокурых американок подвергаться смертельной опасности и спасаться при помощи Гарри Пиля, любимого героя папиросников, — теперь оставляет своим подругам беспечную жизнь.
Наступает время работы для фартовых мазов, у которых по хорошему шпалеру соскучились руки. В гопах, в закоулочных каморках, отделенных одна от другой дощатыми перегородками, барыги скупают натыренный слам, наводчики торгуют клеем, домушники, городушники, фармазонщики раздербанивают свою добычу. Гопа гудит до самого рассвета, и если бы ювелир Пергамент в такую ночь встал с постели и провел час-другой на Свечном переулке, он соорудил бы целый арсенал под прилавком своего магазина…
Первым со скучающим видом вошел Барин, за ним Тетенька и Жгут.
Барин вытащил наган и приблизился к прилавку. За прилавком стоял пожилой еврей, который, судя по внешнему виду, верил в бога и аккуратно платил налоги.
— Ключ!
Из второй комнаты, в глубине магазина, выбежал молодой человек с пробором.
Он зашел было за прилавок, потер руки, поклонился, но тут же увидел наган Сашки Барина и побледнел.
— Ключ!
Пожилой еврей затрясся, замигал глазами, ущипнул себя за подбородок и опустил руку в карман пиджака.
Жгут перевернул на стеклянной двери дощечку с надписью: «Закрыто».
Ключ с трудом влез в замочную скважину и отказался повернуться.
— Не запирается! Не тот ключ!
Сашка Барин оборотился к двери, и тогда пожилой еврей, верящий в бога, сорвался с места. Серебряная вилка полетела в окно и воткнулась в подоконник.
— А, шут те дери! — заорал Тетенька, вытаскивая револьвер. — Выходи из-за прилавка, сволочь!
— Зекс! — сказал Барин.
Он подошел к хозяину и приставил наган к животу, на котором болталась цепь с брелоками.
— Последний раз говорю, дадите ключ или нет?
Рука вторично опустилась в карман, и на этот раз ключ повернулся дважды.
— Теперь пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату, — вежливо заметил Барин.
Молодой человек с пробором открыл рот и окаменел; Тетенька дал ему пинка, он завизжал и, механически шагая, отправился в соседнюю комнату.
Пожилой еврей уже сидел там, закрыв лицо руками, и качался из стороны в сторону.
Тетенька утвердился на пороге с револьвером в руках и начал утешать своих пленников:
— Ничего, ребята! Тут ни хрена не поделаешь, бывает! Дело наживное. Очистили — и никаких двадцать. А вы еще вилкой бросаетесь, сволочи! Рази можно?
— Не мои вещи, не мои вещи, — бормотал еврей.
— А рази можно чужими вещами торговать? Что ты!
Барин быстро и аккуратно укладывал драгоценности в небольшой чемодан. Жгут набивал карманы часами и кольцами; через несколько минут он тикал с головы до ног на разные лады.
— Готово.
Барин остановился на пороге соседней комнаты.
— Ложитесь!
— Ложитесь, вам же лучше будет, малявые! — подтвердил Тетенька.
Молодой человек с пробором вскочил и лег на пол с таким видом, как будто это доставляло ему большое удовольствие.
— Лицом вниз!
Пожилой еврей со стоном грохнулся на пол.
— Кажется, того… — сказал Тетенька.
— Если вы закричите или подниметесь с пола раньше, чем через полчаса, — сказал Барин, — так… Впрочем, вставайте, черт с вами, и помогите вашему старику! Он, кажется, умирает.
Человек с пробором впал в транс и только тихо посапывал.
— Ну, шут с ними! — сказал Тетенька. — Айда!
Они вышли, закрыли за собой дверь и заставили ее конторкой.
Жгут завертывал в клочок бумаги часовые инструменты, стекла.
— Жгут, ты засыплешься из-за этой дряни! Айда!
Ключ повернулся в замке.
Первым вышел Жгут. За ним Тетенька и Барин.
На углу они постояли немного, закурили, поговорили о погоде и разошлись в разные стороны.
10
На углу Рыбацкой улицы, против пустыря, на котором все собаки Петроградской стороны познают радость жизни, стоит ресторан Чванова.
В этот ресторан каждую ночь приходят падшие чиновники в целлулоидовых воротниках, лавочники в пиджаках и косоворотках и просто так, неизвестные люди. Эти люди предпочитают носить пальто с кушаком и фуражку с золотыми шнурами.