«Да ведь какого кота. Не простого… — Пятак сжал кулаки, — а легавого».
Шел мелкий промозгловатый дождишко. Почти никого уже не было на улицах. Бородатые, с палками в руках сторожа перед каждым домом вырастали из мокрого тротуара.
Сушка со своим спутником свернула на набережную Невы.
Пятак прятался за углы, в подворотни, в подъезды.
«Сушка продает Бармалееву хазу?! Убью лярву, своими руками убью!»
Биржевой мост внезапно открылся во всю длину, как будто кто-то взял его двумя руками за передние фонари и разом вытянул до Зоологического переулка.
Пятак перебежал на другую сторону и спрятался под прикрытие Ростральной колонны. Он четко различал на мосту две фигуры, отбросившие под светом фонаря длинные тени на деревянный тротуар.
В ту же минуту эти темные фигуры сорвались с места и побежали так, как будто кто-то с оружием в руках гнался за ними.
Пятак обогнул колонну.
Едва он прошел несколько шагов, как услышал тяжелый, прерывистый звук цепей.
— Мост! А! Мост поднимают.
Те, за которыми он следил, перешли мост и стали спускаться к набережной.
Он бросился бежать, но не успел оставить за собой и одного пролета, как увидел, что деревянная часть моста медленно начинает подниматься.
Остановившись на секунду, он с бешенством притопнул ногой и снова пустился бежать. Цепи скрипели, и с каждым оборотом машины мост начинал коробить свою деревянную спину.
Пятак добежал наконец до пролета, которым оканчивался разорванный надвое мост.
Под ним скрипели цепи и видны были какие-то железные уступы, оси и визжащие блоки; ниже смутно блестела белесая вода. Пятак остановился еще на одно короткое мгновение, увидел вдалеке темные фигуры, которые вступили уже в свет фонарей где-то на Кронверкском проспекте, и перевел дыханье.
В следующее мгновенье он прыгнул.
Под ним неясно мелькнули темные очертанья машин и светлая полоса воды; он упал на носки, едва удержался на ногах и несколько секунд простоял неподвижно, взявшись рукой за голову и только чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону.
Потом он вытащил из кармана смятую папиросную коробку, нашел окурок, сунул его в рот и поискал спички.
Спичек не нашлось; он выругался, выплюнул окурок и побежал дальше.
Сушка и ее спутник шли вдоль Народного дома. Немного погодя они свернули на Сытнинскую площадь: больше у Пятака не оставалось сомнений.
«Продала! Хоть бы встретить кого-нибудь на Белозерской. Хоть бы Барабан знал!»
Он остановился в подворотне где-то за Малым проспектом, пощупал, на месте ли нож, быстро пересмотрел обойму браунинга и поднял предохранитель; он не знал, с кем ему придется иметь дело.
«У легавого, наверное, не одна пушка в пальте!» Потуже затянув ремень на штанах, Пятак сунул браунинг в карман и вышел из подворотни. Сушка одна перебегала улицу.
«Ах, мать твою так, уходишь».
Больше не остерегаясь, он бросился за ней.
Сушка быстро шла по Бармалеевой. У фонаря она остановилась, подтянула падающий чулок и пошла дальше. Она напевала «Клавочку»:
Пятак вдруг остановился.
«Я тут хляю за ней, а он тем временем… Ах, курва, да что же это я!»
Он бросился назад.
Никого не было на пустынной улице.
Чернели полуразвалившиеся стены на пустырях. Дождь перестал, и сквозь разорванные тучи снова показала свой синий рог луна. Шагах в двухстах, на проспекте Карла Либкнехта, дребезжала на мокрых камнях пролетка.
Пятак пробежал до Малого и остановился; он знал, что тот, кого он искал, ждет Сушку где-нибудь недалеко. Заглядывая во все углы, во все подворотни, он несколько раз прошел туда и обратно. Никого не было.
Тогда он побежал назад, к Бармалеевой хазе.
Не успел он добраться до полуразрушенной решетки, которая окружала пустырь, как увидел, что Сушка воротилась обратно.
Он заметил, что она переоделась, сменила свою полосатую кепку на длинную шаль и шла как-то несмело, поминутно оглядываясь и ища кого-то глазами.
Пятак отошел в сторону и остановился у деревянного домишка, похожего на сторожевую будку. Справа от него виден был мост через Карповку.
Он втянул голову, передернул плечами и достал нож.