— Здесь нет ничего такого экстраординарного, — отвечала мама, — мне известны даже такие случаи, когда меняли не только голову… но и другое. Да, да, нечего смеяться, и другое.
На улицах огромные каменные тумбы и свет снизу, через какие-то особые стеклянные решетки.
Мама вела Пинету за руку по улицам, в небе качалась круглая голова, похожая на ярмарочные воздушные шары.
Снова магазин.
— Будьте так добры, гражданин, — сказала мама, почему-то раздувая ноздри, — подходящую голову. Видите ли, дорос до седых волос, и теперь не подходит фуражка.
«До каких седых волос? — подумал Пинета. — Я же вчера, я же третьего дня родился».
Приказчик принес голову какого-то турка или перса. Голова походила на утиное яйцо.
— Вот, пожалуйста, подходящего размера.
— Да, это подходящего размера, — определила мама.
— Мама, как же это, ведь это какой-то турок! Не могу же я в самом деле менять свою голову на голову какого-то турка.
— Никакие не турки, — отвечала мама, — пожалуйста, заверните мне эту голову.
— Прекрасная голова, — заверил приказчик, — голова масседуан, агратан, за пять копеек с бархатом. Вы будете довольны, уверяю вас!
Снова улицы, улицы, улицы.
«В чем же, черт возьми, дело, — подумал Пинета, — зачем же менять голову? Ведь можно же переменить фуражку».
Улицы исчезли. Потолок и узкое окно мелькнуло перед ним, и он снова закрыл глаза.
Кто-то постучал в двери: раз, два, три!
— Войдите! — закричал Пинета хриплым со сна голосом.
Он провел рукой по лбу и наконец очнулся.
— Кто там? Войдите!
Никто не входил. Пинета прислушался: стучали в соседнюю дверь.
Должно быть, никто не открывал, потому что спустя несколько минут Пинета услышал мужской голос:
— Откройте же. Откройте же наконец!
«Это Барабан», — догадался Пинета.
— На одну минуту, — говорил Барабан, — для делового разговора, честное слово, для делового разговора.
— Да откроешь ты или нет, стерва! — вдруг заорал он, разозлившись.
Пинета снова закрыл глаза; его как будто качало из стороны в сторону; сквозь сон он услышал, как дверь трещала под ударами.
— Ее здесь нет! — закричал Барабан. — Убежала? Выпустили? Хамы, разбойники.
Перед Пинетой вырезалось четкими буквами: убежала. Он тихонько повторил про себя: «Убежала», — попытался приподняться и сесть на постели, но снова со стоном упал назад и как будто ушел в темную комнату без окон и дверей, куда уж никак не мог проникнуть даже громкий человеческий голос.
Второй раз Пинета очнулся часов в шесть утра. Кто-то камнем бросил в стену его комнаты. Немного погодя тот же звук повторился с большей силой.
— Стреляют, что ли?
Он сполз с постели и, держась руками за все, что попадалось на пути, добрался до двери, хотел постучать, но потерял равновесие и свалился на пол.
Тут же на полу он от боли дернул ногой. Нога пришлась прямо в дверь, и дверь отворилась.
«Забыли запереть, — подумал Пинета, — должно быть, все разбежались».
Он прополз несколько шагов по коридору и добрался до соседней комнаты, той, которую раньше занимала его соседка.
И здесь дверь была отперта. Пинета встал, держась за стены, добрался до окна и расплюснул нос о стекло.
Он увидел во дворе человека, который лежал на земле, за грудой камней.
На нем была шинель с красным воротником и фуражка с красным околышем.
Воротник и околыш в одну минуту объяснили Пинете положение дел.
Человек поднимал вверх голову и старательно целился из винтовки по нему, Пинете.
Раз! И стекло разлетелось вдребезги.
Пинета, шатаясь, отошел в сторону и сел на стул. Разбитое стекло еще долго звенело у него в ушах каким-то особенным звоном.
Часов в шесть утра Пятак, обшарив все блатные места и не найдя никого из своей хевры, вернулся назад, вбежал во двор, влетел вверх по лестнице и плотно задвинул за собой тяжелый засов.
Он остановился посреди кухни и выругался.
— Мильтоны! Мильтоны идут. Вставайте!
Маня Экономка стояла перед ним в одной рубашке и тряслась от страха.
— Барабан здесь? Да говори же ты, сволочь! Барабан!!
Пятак выскочил в коридор и лицом к лицу столкнулся с Барабаном.
— Где? Откуда идут?
— С Большого! Чуть не сгорел! Поздно! С Газовой заложили!
Барабан хмуро посмотрел на него и сложил было губы, чтобы свистнуть.
— Стой! А с Карповки?
— Черт его знает, Карповку! Окружают!
Барабан свистнул.
Он свистнул не напрасно: дом, в котором находилась хаза, стоял в самом конце Бармалеевой улицы. Слева можно было уйти по Газовой, справа по набережной Карповки; если оба выхода были заложены, оставалось пробираться через пустыри на переулок. Барабан выбросил из кармана кожаный портсигар и с яростью схватил папиросу зубами.