— Застрелили? — хмуро переспросил он. — А может быть, пустяки, пустая царапина? И вы говорите, случайно?
— Я в этом убежден, доктор. Нет, какая же царапина! За день я потерял слишком много крови. Нет, именно застрелили!
Автомобиль подскочил, пошатнулся и мягким движением повернул — куда? Налево? Направо?
«Куда я еду с ним?» — напряженно подумал Скальковский.
— Вы не знаете, что это за женщина, доктор, — пробормотал больной, — что бы вы ни сказали — не то, другая, совсем не то!
Скальковский достал портсигар, но тотчас же сунул его обратно.
— Да что вы? — равнодушно спросил он.
— Да, да, это именно так. Совсем не то, другая. Я убежден, что он метил…
— В кого метил?
— В нее, — пробормотал больной и беспомощно откинулся на спину, — и какое счастье, что он промахнулся!
— Скверная история, однако, — сумрачно пробормотал Скальковский.
— История подходит к концу, — невесело заявил больной, — по крайней мере, для меня. Я уже вижу берег. Это будет зеленый берег с именем, отчеством, фамилией и датой рождения и смерти. И забавнее всего, что этого человека я видел первый и последний раз.
— Какого человека?
— Человека, который застрелил меня. Вот вас я уже видел где-то.
— К сожалению, я разбил очки, — хмуро сказал Скальковский, — но все равно, я узнаю по голосу. Да, мы встречались… в университете.
— В институте, да, да, — радостно поправил больной, — вы не поверите, как я рад, что встретился с вами. Я живу один, совсем один, здесь у меня никого нет. Моя мать живет в Воронеже. Она нуждается, так что меня застрелили некстати.
— Так вы говорите, что мы встречались…
— Встречались, я уверен в этом, — больной вытянул руку и ласково прикоснулся к плечу Скальковского, — вот сейчас голова кружится, не могу точно припомнить, где, но встречались. Я думаю, что это было на вечере, в институте.
— Очень может быть, — медленно сказал Скальковский, — мы, помнится, играли в лотерею, пили вино, и я что-то задолжал вам.
— Нет, не в лотерею, у нас не было лотереи, — сообщил больной, и Скальковский угадал, что он потирает пальцами лоб, что он старается припомнить, — но мы в самом деле пили вино, и не вы, а я остался вам должен. Я остался вам должен пять или шесть рублей.
— Вы ошибаетесь.
— Да нет, — настойчиво сказал больной, — не ошибаюсь, я еще не совсем сошел с ума, я все прекрасно помню. Я сейчас же отдам вам эти деньги…
— Да бросьте же, я не возьму, — с досадой пробормотал Скальковский, — я, кажется, вовсе и не видел вас на этом вечере в институте; я просто так сказал, наудачу.
— Нет, вы возьмете, — с упорством повторил больной, — если вы хотите, чтобы я умер спокойно. Тем более… тем более что эти деньги больше не нужны мне. Может быть, они еще вам пригодятся.
Скальковский разжал руку — десятка, подрагивая белыми крыльями, лежала на ладони.
— Я возьму, чтобы не раздражать вас, — сказал он, насильственно улыбнувшись, — когда вы выздоровеете, я пришлю вам эти деньги. Скажите мне ваш адрес.
Больной усмехнулся.
— Мой адрес, — пробормотал он невесело, — Волково кладбище, третий пролет от часовни, четвертая могила направо. Я сказал наудачу, доктор. Но почтовое дело поставлено у нас превосходно. Меня найдут, посылайте смело.
Через два часа он сидел за тем же столом, который он покинул для того, чтобы гоняться по пустым и протаявшим улицам за каретой, покрытой, подобно несчастливой карте, могильными крестами. Он сидел за тем же столом и играл, мучительно напрягая зрение, усилием воли преодолевая непоправимую рассеянность донельзя близорукого человека. Он играл неизменно ва-банк — и в одиночестве, и в союзе с любым из партнеров. За два часа в его руки перешло больше денег, чем за всю прошлую и всю будущую жизнь. Он швырял их обратно на стол, и они, как бумеранг, возвращались в его руки с добычей. Можно было подумать, что он обладал веревкой повешенного и что веревка повешенного действительно приносит счастье. Весь клуб собрался вокруг него и в торжественном молчании справлял его игру, как католическую мессу.
И наконец последняя десятка, на которую банкомет возложил последнюю надежду, мелькая белыми крыльями, как ласточка, бросилась вниз и, кружась в воздухе, упала к его ногам.
Тогда он отер лоб, близко к глазам поднес потные руки, вздохнул и неторопливо завернул деньги в газетную бумагу. Он вышел в вестибюль и через несколько минут вернулся обратно.