Выбрать главу
Как далече, далече во чистом поле, Что ковыль-трава во чистом поле шатается…

Александр поднялся и сел, свесив с нар худощавые ноги.

— Дорогая, — громко сказал он.

8

Кастрен лежал на лавке в маленькой тесной избе. Пакля торчала из бревенчатых, почерневших от копоти стен, низкий потолок был оклеен газетной бумагой.

Тараканы толпились на объявлении о смерти потомственного почетного гражданина купца первой гильдии Летунова.

«Потрясенные горем жена и дочь…»

Он лежал, подбросив под голову скатанную шинель. Я никогда не видал, как умирают купцы. Должно быть, совсем не так, как солдаты. Сапоги с кокардами стояли возле лавки, как маленькие черные дети. Послушные свидетели поражения, они напоминали все пути, которые он прошел. Они шли по неблагополучным дорогам Севера побед и Юга поражений.

Вчерашняя девочка, которую он кормил английским шоколадом, спала на печи рядом с отцом, и Кастрен видел прямо над собой ее свесившуюся маленькую руку.

Ей два года. Или три. У меня уже могла бы быть такая дочка. Он вспомнил круглые милые плечи и глаза, пугавшиеся, когда он становился смелее. Некому жаловаться. Да и не на что. Денщик храпел. Свежесть шла из щелочки в оконной раме.

«Дело такое, нужно спать», — сказал про себя Кастрен. Он повернулся на бок и закрыл глаза.

«Они шли по неблагополучным дорогам Юга, — сочинял он во сне. — Юга поражений…»

Курчавая голова его свалилась с шинели, он беспомощно поискал шинель спящей рукой.

9

Проститутка проснулась от топота ног под окнами ее дома. Заспанное лицо появилось в форточке. Рубашка падала с узких плеч. Правофланговый свистнул и сделал рукой движение, истинный смысл которого был ясен шестидесяти красноармейцам, принужденным законами армии и войны к скромному осуществлению своих желаний.

Но она не видела этого движения. Держа в пальцах толстые космы волос, она грустно смотрела на подурневшее за ночь лицо, отраженное в зеркале форточки, окруженное темными изображениями солдат, косо шагавших в голубоватом от неба стекле.

Глина лежала в грубых комьях вокруг ног Саши, копавшего канаву вдоль Серебряного бора. Он опирался на лопату, с иронией глядя на поднимавший пыль взвод.

«Дети донашивают шинели отцов, погибших на полях Варшавы и Перемышля. Тем лучше для нас. Нам пригодятся опытные солдаты. Двадцатитрехлетние полковники Наполеона, они еще вернут нам страну».

Дорожный мастер, распоряжавшийся принудительными работами, взглянул на него. Он послушно взялся за подковообразную ручку лопаты.

Пузатый мальчуган сидел на Александровском шоссе, складывая печь из сухого песка, рассыпавшегося под руками. Он плевал на него, но песок оседал, печка не выходила.

Взвод раскололся, приблизясь к нему, и он неожиданно оказался сидящим между двигающихся запыленных ног. Он не испугался. Черные и серые ноги опускались и поднимались одновременно. Это показалось ему забавным. Но все же он заревел.

Александр подхватил его и передал испуганной женщине, появившейся на пороге дачи.

Потом бросился догонять своих.

Обожравшиеся вчерашним супом кашевары качались на передках своих кухонь, подобных огромным, запряженным в оглобли утюгам.

Дорога уходила под ногами.

Недавно смоченная дождем, она была теперь цвета грифеля или оленьего моха.

10

Александр спал на сеновале. В три с половиной часа барабан возвестил наступление на курсантов пехотной школы, но он пролежал еще несколько минут, не в силах тотчас же очнуться от сновидения, которое не могло, как ему казалось, закончиться так неожиданно и непонятно.

Он валялся на земле, раненный в грудь, среди разбитых в бою деревьев, тела которых еще сочились смолой. Карета «скорой помощи» металась вдоль сломанных оград, не останавливаясь и никого не подбирая.

Кучер в цилиндре размахивал крестом, погоняя вспотевших лошадей. Табун их одичавших товарищей проскакал мимо Александра, потрясая гривами, отросшими со времени убийства хозяев.

Потом он увидел брата Вовку и плачущую маму, огорчившую его, потому что она очень исхудала. Но, еще не просыпаясь, он уже забыл об этом.

Ракеты салютов, рассыпавшиеся краткими искрами, еще взлетали над неприятельским станом. А здесь женщины снимали гимнастерки и надевали длинные плащи плакальщиц, бессильные все же скрыть их усталые лица невест и жен.