Ухватившись за спинку вставшей на дыбы железной кровати, он влез на высокую груду ветоши и осмотрелся: паутина дрожала между чердачных балок, солнце просквозило рогожу, прикрывавшую одно из окон, и, как шахматная доска, лежало на отслуживших матрацах и разбитых ночных горшках. А с верхнего настила свешивалась на шнуре тонкая плита из кафельной печки. Это что еще за штука? Он с усилием дотянулся до нее. Надпись пересекала плиту с края до края. Он стер с букв пыль рукавом. Читая, он водил пальцем по строке:
«Не тор-говать, смерт-но».
Он вспомнил разговор между мамой и мужиком, возившим для них из деревни сметану и творог.
— Да где ж теперь торговать? — говорил мужик. — Разве теперь можно торговать? Лишний грош заработать не дают. Это ведь как же. Раньше ты, к слову сказать, товар имел…
Мама попробовала сметану.
— Дорого просишь.
— Торговать нельзя, торговаться можно, — засмеявшись, сказал мужик.
«Смертно… Неужели за это смерть? Мужика убьют и зароют в землю». Дима перевернул плиту. На той стороне были пристроены какие-то проволочки, катушки.
Он слез вниз и, подоткнув упавший чулок, пошел прочь, задумчивый, грязный.
2
«Ты сердишься на меня, Алька, за то, что я женат…»
Жена сидела на кровати, снимая чулки, полуосвещенная лампой, свет которой был поперек рассечен абажуром.
«Между тем это происходит гораздо проще, чем ты предполагаешь. Появляется женщина, сперва в столовой, потом в кабинете и спальне. У меня тогда еще не было кабинета. В столовой она наливает тебе суп, в кухне бранит прислугу. В спальне снимает платье и ложится в твою постель, наутро одевается и ждет тебя к обеду. Она ходит по твоей комнате…»
Она соскочила с кровати и подбежала к зеркалу, разглядывая родинку на подбородке.
— Совсем забыла тебе сказать, что сегодня заходил Непенин.
Александр оборвал письмо на полуслове.
— Зачем?
— Не знаю. Кажется, собирался посоветоваться с тобой насчет своего миокардита.
— Для этого у меня есть приемные часы.
Она повесила шелковую нижнюю юбку на вешалку в шкафу.
— Ты, кажется, недоволен?
— Да, я не люблю его.
Она пожала плечами и села в кресло, поджав под себя ноги, натянув на колени рубашку.
— Если так будет продолжаться, ты разгонишь всех моих знакомых.
Недоконченное письмо лежало перед Александром.
«Вечером она снимает платье и ложится в твою постель, утром она одевается, а днем ждет тебя к обеду».
Она с силой ткнула в подушку рукой и залезла под одеяло.
— И с Непениным та же история. За что ты его не любишь?
— Не знаю, — сказал Александр.
Она лежала, натянув одеяло по грудь, розовая, смуглая, сердитая.
— Именно тех людей, которые хоть немного скрашивают существование в этом проклятом городишке, ты и отваживаешь от нашего дома.
Александр сложил письмо и сунул его под бювар. Лицо его помрачнело.
— Уже больше пяти лет, как я чуть ли не ежедневно слышу эти упреки. Мне это надоело наконец. Ты прекрасно знаешь, что я прилагал все усилия, чтобы уехать отсюда. Не моя вина, что до сих пор из этого ничего не вышло.
Она сидела на кровати и смотрела на него.
— Я могу освободить тебя от обязанности ежедневно выслушивать мои упреки. Завтра же меня здесь не будет.
Александр молча погасил переносную лампу на столе и зажег другую над кроватью. Он подошел к жене и тронул ее за плечо. Она повернулась лицом к стене.
— Вера!
Плечи лежали неподвижно.
— Ты бы лучше посмотрела, не раскрылся ли Дима, — примирительно сказал Александр. — Я слышал, он очень кашлял сегодня утром.
Холодная, высокая, соблазнительная, она встала и прошла в соседнюю комнату.
— Не ходи босиком, ты простудишься, — пробормотал Александр.
Он ждал жену, опустив голову, сжимая коленями ладони.
«Ты сердишься на меня за то, что я женат. Но ведь это происходит гораздо проще, чем ты предполагаешь».
Она вернулась и снова легла лицом к стене, натянув одеяло до самого подбородка.
— Вера!
— Оставь меня в покое. Тебе нужна не женщина, а прислуга, которая готовила бы тебе бутерброды, пока ты сидишь в конуре и возишься со своими собаками.
Он лежал в темноте с открытыми глазами. «Может быть, мне лечь в кабинете?» Он вспомнил холодную клеенчатую кушетку, стоявшую в кабинете, и, съежившись, подоткнул одеяло. «Куда я положил письмо Кастрену?»